– Слишком много помады для волос, – согласилась она. Чарли с опаской встал и направился к буфету.
Фон Динклаге помог Коко снять ее элегантное болеро и передал его помощнику, который следовал за ними по пятам. Мужчина, молодой и почтительный, наклонился, щелкнув каблуками, и отправился на поиски гардероба.
К этому времени Аня тоже встала из-за столика. Ее первоначальная паника сменилась уверенностью. Она подошла к барону, протянула ему руку и подставила этому представительному мужчине, который оглядывал зал так, словно ожидал аплодисментов просто в честь своего появления, щеку для поцелуя.
Чарли, вернувшийся с тарелкой клубники, наклонился ко мне и заговорил как можно тише.
– Это Ганс Гюнтер фон Динклаге. Глава отдела немецкой прессы и пропаганды в Париже. Аня – его любовница.
– А с Коко Шанель они тоже любовники? – спросила я. Было что-то интимное в том, как она смотрела на него и взяла за руку, когда он отодвигал ее стул. В воздухе витала тайна и опасность.
– Не знаю. Надеюсь. Может, это будет держать его подальше от Ани. И это Коко Шанель? – Мы с Чарли не сводили с них взгляда, наше внимание было приковано к происходящему так, словно мы были на костюмированном спектакле со световыми эффектами: знаменитая дизайнер, немецкий офицер и Аня, стоящая рядом с опущенными руками, как ребенок, которому вот-вот сделают выговор.
Чарли выглядел абсолютно несчастным.
– Ох, Чарли. Во что ты ввязался?
– В любовь, – ответил он.
Коко подняла взгляд от того места, где положила свою сумочку.
– Добрый вечер, – сказала она Ане, наконец-то признав ее присутствие. – Новое платье, я смотрю. У Скиапарелли отличное чувство юмора. Вы поэтому так наскоро покинули мой салон?
«Скажи что-нибудь, – мысленно приказала я Ане, – что-нибудь остроумное и беспечное». Но она не смогла. Взгляд черных глаз Коко, кажущихся больше из-за тусклого освещения, был слишком пугающим.
– Это так? – Фон Динклаге отклонился, чтобы рассмотреть ее получше. – А мне даже нравится это платье. – Он поспешил поправиться. – Конечно, оно не такое красивое, как ваши, мадемуазель Шанель.
Мадемуазель. Он не называл ее Коко. Они не были любовниками. По крайней мере, еще нет. Но, судя по выражению лица Коко, будь на то ее воля, могли бы стать.
Помощник, стоявший в напряженной позе позади фон Динклаге, заметил наши взгляды. Он покраснел, когда мы встретились глазами, а затем нахмурился. Коко и фон Динклаге встали из-за стола, чтобы отправиться танцевать, а помощник подошел и встал передо мной, щелкнув каблуками. На вид он казался моим ровесником. В уголках рта виднелись первые морщинки – признак того, что ему уже далеко за двадцать, но у него был тот же светлый цвет лица, что и у Чарли с Аней, который выглядел почти детским.
– Спасибо, извините. Я не танцую, – сказала я.
– Разрешите присесть? – Он сел, не дождавшись моего ответа.
Аня и Чарли снова танцевали, но на довольно большом расстоянии, ведя себя не как любовники, а как просто знакомые мужчина и женщина. Они избегали смотреть друг другу в глаза, даже когда перешептывались, обсуждая других людей, которых всего несколько мгновений назад для них не существовало. Мне стало интересно, о чем они разговаривают. На ее лице сквозил страх, на его – беспокойство.
– Ваш брат знаком с мадам Бушар? – спросил помощник, постукивая пальцами по столу.
– Думаю, да, – сказала я, изображая незаинтересованность. – Хотя я не уверена. Она очень хорошенькая, не правда ли?
– Если вам нравится такой типаж. – Он продолжал барабанить пальцами по столу.
Что ж, игра началась, да еще и так стремительно. Мой первый день в Париже, а сцена уже готова, актеры выбраны, а я ощущала смутное покалывание в затылке, то волнение, которое испытываешь в театре перед поднятием занавеса. Такое ощущение, будто идешь гулять по незнакомой улице и случайно обнаруживаешь себя на кладбище.
Большая часть вечера прошла как в тумане, потому что один коктейль, который я позволила, превратился во второй и третий, и я ощутила знакомое онемение во рту и в носу, которое говорило о том, что я выпила слишком много и пора остановиться.
Музыка Джанго Рейнхардта, этот грустный саксофонный джаз, проникновенный перебор гитарных струн, требовательность барабанов заставили встать и меня и отправиться танцевать с помощником, который оказался за моим столиком. Он был удивительно неловок, настолько, что мне стало его немного жаль.
– Мне недостает опыта в танцах, – признался он.
– И то только марши, наверное.