До сих пор, конечно, потомки эмигрантов и зарубежная церковь не могут простить Брусилову службу у большевиков. Ну, об этом разговор пойдёт позже, но следует напомнить московское свидетельство генерала: «Зная меня как очень верующего человека, ко мне приезжали все митрополиты, епископы и множество священников. Патриарх Тихон навещал меня». Патриарха почему-то не смущало пребывание Брусилова в большевистской Москве, а белогвардейских деятелей и их нынешних адептов смущает. Даже большевики в газете «Известия» отметили: «Когда А.А. Брусилов видит в православии национальный признак русского человека, то эта точка зрения не покажется, конечно, убедительной русскому пролетариату…» Значит, сильно было раздражение газеты Троцкого и Бухарина, что именно в православии видит красный советник признак русского человека!
Под конец жизни, будучи на лечении за границей, Брусилов лично познает всю ненависть эмигрантских кругов. «И когда мысль моя вновь обращалась к эмигрантам, мне хотелось сказать им: “Вы видите, я пришел с Вами молиться, я хочу этим сказать, что только вера в распятого Христа, только помощь и милость Его может всех нас спасти…” Но они с любопытством, а иногда и с высокомерием и злобой смотрели на меня и перешептывались. Я хотел им сказать: “Вы молитесь об упокоении души патриарха, а не знаете его страданий и всего того, что он пережил, вы были далеко, вы бросили его и нас. А наше сердце билось вместе с его сердцем, мы страдали так, как и он страдал. Еще недавно, перед отъездом сюда, мы видели его, и он благословил нас на нашу поездку”». Только истинно православный человек мог сказать фактически перед кончиной: «Старый безумец я, как и безумна вся наша интеллигенция. Мы, сами мы, сделали то, что погубило Россию. По беспечности, по тупости и по многим другим причинам, но мы сами все это подготовили. Особенная вина на нас, верующих людях, ибо неверующие — те не понимали многого, а мы, христиане, должны были понимать». Волей Господа Брусилова и похоронили по православному чину у Смоленского собора кладбища Новодевичьего монастыря. Характерно, что речи красных командиров и деятелей сменялись молитвами священнослужителей.
Позднее, в эмиграции, Надежда Васильевна любила рассказывать историю с чудесным распятием и даже записала её: «Алексей Алексеевич считал его явленным и очень любил. Действительно, это был странный случай в его жизни.
Ещё молодым офицером, когда он жил в Петербурге в Аракчеевских казармах, он как-то вернулся из отпуска из деревни домой. Вся семья оставалась ещё в Эстляндии. Не успел он отдохнуть с дороги, как ему подали телеграмму из Кутаиса, что его дядя, Карл Максимович Гагемейстер, при смерти (напомню: Брусилов, потерявший родителей в шесть лет, воспитывался в семье Карла Максимовича и Генриетты Антоновны фон Гагемейстер, которых любил, как родных, и первым браком был женат на их племяннице Анне Николаевне фон Гагемейстер. — А.Б.). Сию минуту он велел вновь принести из кладовой свой чемодан, чтобы вновь укладываться в дорогу. Открыв его, он вдруг увидел маленький образ вроде складня. Распятый Христос, вырезанный на кипарисовом дереве, в серебряной оправе, и сзади, за серебряной выдвигающейся пластинкой, мощи святых, очевидно, мелкие желтоватые косточки. Всю жизнь Алексей Алексеевич не расставался с ним, глубоко потрясённый этим чудом. Он призвал денщика, расспрашивал его, проверял факт этого необычайного явления всячески. Денщик утверждал, что вытер пыль, закрыл и снёс в кладовую чемодан, и ничего там не было. И во всём доме никто и никогда этого образа не видел. Алексей Алексеевич верил, что это чудо, и считал величайшей святыней эту иконку. Когда он ушёл с войсками на войну, он оставил её в киоте. Я поняла, что он хотел, чтобы она меня охраняла без него, так как каждый вечер меня ею крестил. Но когда я к нему поехала на фронт, уже на второй год войны, я свезла её ему, а теперь, когда он умер, я положила её с ним в гроб…»