Председатель колхоза постучал карандашом о графин с водой.
— Товарищи! К нам приехал дорогой гость — офицер той знаменитой и незабываемой нами дивизии, которая освобождала наше село. Предоставляю ему слово.
В зале вспыхнули аплодисменты. Незабудковцы долго и горячо приветствовали гостя, а когда шум оваций стих, офицер заговорил:
— Товарищи! Я приехал к вам по делу. Дом офицеров нашего соединения собирает для комнаты боевой славы реликвии минувшей войны. Что именно? Да все, что у вас сохранилось: разбитое оружие, предметы солдатского обихода из землянок, старые каски, фляжки, документы тех лет, разные там трофеи. Словом, ждем ваших реликвий!
— Какой там реликвий спустя двадцать годов?! — выкрикнул кто-то стариковским голосом. — Раньше надо было его собирать. Могли бы даже дырявого «тигра» в вашу музею отдать. А теперь чего же? Шаром покати.
С дальней лавки у порога вскочил, взметнув руку, белобородый дед.
— Не слухайте его, товарищ служивый. Он сызмальства недальнозрячим был. Все сразу в колхоз вступили, а сват Артем десять лет приглядывался, светопреставленья ждал.
Председатель позвонил о графин.
— Ближе к делу, Митяй! Не разводи…
Митяй вытер шапкой вспотевший лоб.
— Так вот я и кажу. Есть у нас реликвий! В точности найдем.
Теперь уже вскочил, не удержался Артем:
— Балабон он и есть балабон. Лишь бы полалакать, на глаза начальству попасть. Ну где у тебя эта реликвия? Где? Нет ее у тебя. Бьюсь об заклад. Ставлю поллитра настойки, если хоть что-либо найдешь.
— Граждане, будьте свидетели! — поднял руку дед. — Скачу за реликвией. А ты, Артем, настойку тово… Да чтоб в точности!
— Валяй, валяй! Настойку ему. Как бы не пришлось отдать взамен седую бороду. Чего же стоишь? Ай струсил?
— Сей момент. Одна нога тут, другая — там. Митяй застегнул пуговицы овчинного кожуха, нахлобучил шапку и шмыгнул за дверь.
…В зале еще продолжался спор: «Принесет Митяй что-либо для солдатского музея или нет?», школьники наперебой еще предлагали офицеру свои услуги, когда на пороге показался старик, тяжело нагруженный какими-то таинственными предметами, завернутыми в дерюгу.
Под гром аплодисментов Митяй торжественно проследовал на сцену, свалил с плеч куль, подошел к офицеру и вскинул граблистые пальцы к треуху.
— Так что реликвий доставлен! Дозвольте предъявить.
Офицер вышел из-за стола.
— Ну что ж. Давайте посмотрим, дедушка, что вы принесли. Пос-мот-рим…
— Реликвий что надо. Добрый реликвий, — развязывая куль, расхваливал Митяй. — Сам собирал. Чуяло сердце, сгодится трохвей. Бабка, правда, ущербу нанесла, спалила кое-что. Но многое сберег. В целости до сих дней донес.
Дед выглянул из-под стола.
— Как прикажете начинать? С наших експонатов аль с фашиста? Они тут у меня разложены чин чинарем. По музейной диспропорция, и к каждому предмету бирочка прилажена. Где взято, когда и кто кого бил.
— Не томи, дед, людей! — прикрикнул председатель. — Выкладывай живей!
Митяй, соглашаясь, крякнул в кулак.
— Перво-наперво чудо-самовар. Вот он, родимый. Вот! — И дед гордо водрузил на стол кожух пулемета «максим» с четырьмя приделанными ножками, трубой и краном.
Офицер, председатель колхоза и хлынувшая с первых рядов ребятня сгрудились над диковинным самоваром. Митяй поспешил пояснить:
— Личный подарок товарища сержанта. Из Тулы родом был. Как-то посетовал я: «Чайку, мол, не в чем скипятить». А он и говорит: «Не горюйте, дедушка. Будет вам с бабкой самовар». — «Откель же ему быть? — отвечаю. — На дороге они не валяются. Их и днем с огнем теперь не найдешь». — «А уж это не ваша печаль, мол. Коль наш брат туляк подковал блоху, то самовар мы сработаем враз». И верно. Сходил паренек на луг, где баталия шла, потом в кузне малость молотком поклацал и приносит: «Получай, дед, чудо-самовар! Пей чаек на здоровье, поминай туляка».
Все селяне нашли, что первая реликвия Митяя, как образец солдатской выдумки и мастерства, достойна комнаты боевой славы. Эта оценка ободрила старика, и он, как продавец, у которого ходко пошел товар, начал торопко выкладывать свои фронтовые трофеи — фляжку, ложку, вещмешок, с дарственной надписью котелок и наконец поставил рядом с чудо-самоваром жестяную печку, извлеченную из фронтовой землянки.
— Все, дедок? — спросил офицер.
— Погодь малость. Еще реликвий есть, — отозвался Митяй. — Только он другого сорту. Особливой, так сказать, диспропорции, на манер кого мутузили и как.