— Наши дети?
— Разумеется, именно наши дети. Я не такой альтруист, чтобы делать вам предложение ради желания усыновить чужих детей.
— Раньте времени говорить об этом как-то странно.
Женщина чуть проглатывает конец фразы, что, правда, очень женственно. Может быть, так выражается ее смущение. Мужчина сразу же улавливает это и говорит решительно, хотя в тоне его проскальзывают нотки растерянности:
— Вы ошибаетесь. Я говорю о своих, уже существующих детях.
Лицо женщины сереет.
— Странно. Я внимательно прочла вашу карточку, в ней написано, что у вас нет детей.
— А-а, в карточке… — Мужчина облизывает губы и смотрит в пустую чашку. — Да, в карточке действительно…
— Вы написали неправду?
— Никакой особой неправды там нет.
— Вот как? Написать неправду, которая моментально обнаружится…
— Как бы это лучше сказать?… Речь идет не о таких детях. Не о таких, о которых следует писать в карточке…
— Тайный ребенок?
— Пожалуй, в некотором смысле…
— Наверно, внебрачный ребенок, которого вы пока не признали?
— Я же вам говорю, речь идет совсем не о таких детях, которых признают или не признают.
— Ничего не понимаю.
— В обычном смысле они на свете не живут и включить их в жизнь тоже невозможно…
Женщина, продолжая пристально смотреть на мужчину, чуть склоняет голову набок, лукаво улыбается, обнажая зубы, и кивает головой, будто своим мыслям:
— Все понятно… Если вы это имеете в виду, то мне все понятно.
— Что вам понятно?
— Просто вы их видели во сне.
— Да, возможно, и во сне. Но сон был наяву. Они дышат, двигают руками и ногами — сон наяву.
— Интересно, интересно вы рассказываете…
— Я вам уже говорил и повторяю снова: дети действительно живые. Реально существующие в биологическом смысле дети. Если вы мне не можете поверить хотя бы в этом…
— Где они живут?
— В моем доме, разумеется. В подвале моего дома. Я называю его подвалом, но там все оборудовано так, чтобы они не испытывали ни малейших неудобств… Это идеальное жилище, если отвлечься от того, что оно полностью изолировано от внешнего мира.
— Интересно. Ну и дальше…
— То, что я рассказал, не пустая болтовня.
— Я вас слушаю вполне серьезно.
— Детей двое. Старшему тринадцать лет, младшему недавно исполнилось девять. Но меня вот что беспокоит — станете ли вы другом этих детей, существует ли такая возможность, пусть даже самая маленькая? Разрешите мне хотя бы надеяться на это.
— Что ж, если вы действительно этого хотите…
— Тогда позвольте мне задать еще один вопрос… Если бы в таком положении оказались вы… Нет, я напрасно это делаю. Вопрос, имеющий подобную посылку…
— У меня была тетя, дальняя, дальняя родственница, я, правда, не состояла с ней в кровном родстве — так вот, она держала кошек.
— Кошек?
— У нее было четыре поколения кошек — всего штук тридцать. И никто их никогда не видел.
— Вы ставите меня на одну доску со своей ненормальной тетей…
— Моя тетя вовсе не была ненормальной. Каждый день хозяин ближайшей рыбной лавки привозил ей еду для тридцати кошек. Кошки существовали на самом деле. И я ни разу в этом не усомнилась. Если кому-то это действительно необходимо, нет ничего проще, как поверить в существование тридцати кошек.
— Да, вы несомненно человек, который мне нужен. Все же задам вам вопрос. Какое небо вы бы хотели создать для наших детей? Вместо этого, затянутого смогом…
— Ослепительно голубое летнее небо морского побережья.
— Почему?
— Или, может быть, осеннее. Осень — изумительный сезон, когда уже не жарко, созревают фрукты…
— Это нереально.
— Вы так думаете?
— Детям придется жить лишь вдвоем на вымершем земном шаре. Им будет не до выбора сезона. Им нужна суровая закалка, чтобы они смогли выжить, противостоять любым невзгодам.
— И даже смогу?
— Нет, смог и человек взаимно исключают, взаимно уничтожают друг друга. Потому-то с самого начала — правда, тут были и экономические причины — я выбрал небо пустыни.
— Детям — пустыня, не слишком ли это жестоко?
— Но я сделал поблизости небольшой оазис. И что, вы думаете, произошло?
— Как что произошло?
— Дети, точно дикие животные, по одному запаху учуяли воду.
— Очень интересно. Вы мне не закажете чаю?
— Может быть, попьем его у меня дома? Чаю у меня сколько угодно. И кроме того, прежде чем вы примете окончательное решение, я думаю, хорошо бы вам встретиться с детьми…
— Когда я попаду в ваш дом, то тоже увижу небо пустыни?
— Нет. Теперь пустыню я уничтожил. Детей я поселил в джунглях третьего ледникового периода. И потому, что там бродят динозавры, от огромных до самых маленьких, и потому, что все живое превращается в уголь и нефть, этот период имеет очень много общего с современностью.
— В таком случае не придут ли в конце концов ваши дети к тому же, к чему пришли мы? Ведь наши предки тоже прошли когда-то через ту же самую эпоху динозавров…
— Ошибаетесь. Моим детям не придется жить как первобытным. Мы обогащены знаниями и техникой. Кроме того, если вы окажете им помощь в учебе, процесс их развития, естественно, будет совсем иным, чем у первобытного человека.
— А как вы объясняете детям все, что касается современности?
— Для чего им рассказывать об этом?
— Но ведь полностью изолировать их от внешнего мира тоже невозможно. С улицы доносятся гудки автомобилей, в дверь стучат разносчики товаров.
— Подвал абсолютно звукоизолирован. Правда, однажды мне пришлось здорово поволноваться. Водопроводная труба, проложенная в железобетонной стене, неожиданно лопнула. И подвал стало затоплять. Пришлось детей запереть в сундуке и вызвать водопроводчика. Но дети сквозь щель все же увидели, как он работает. Я совсем растерялся. Как им объяснить, кто это?…
— Но они видят вас, и, значит, какое-то представление о людях у них должно быть. Вряд ли водопроводчик так уж сильно поразил их воображение.
— Нет, я им внушил, что, кроме нас троих, никаких других людей не существует.
— И для этого вам пришлось внести коррективы в историю, да?
— Детям я так объяснил: «Слушайте внимательно. Тот, которого вы сейчас видели, — дракон-оборотень, появившийся в образе вашего отца».
— А-а, значит, вы все превратили в сказку?
— Да-да, совершенно верно. Потом я сказал им, что дракон может то появляться, то исчезать… Такое объяснение весьма удобно… Взять, например, пищу. Раньше я сталкивался с огромным неудобством — невозможностью использовать продукты, подвергавшиеся какой-либо обработке. А с тех пор дракон-оборотень легко превращается во сне даже в сосиски или китайскую лапшу.
Женщина рассмеялась, вытянула ноги и уперлась руками в колени. Скованность исчезла, она снова обрела женственность. Поза ее стала свободной, спокойной.
— Пойдемте. Посмотрим, как там ваши дети… Руководить детьми, формировать их нужно не только во время учебы, но в какой-то мере и во время игр!..
— Кстати, вон те, что там, кем они вам представляются? Все еще людьми?
— Нет, драконами-оборотнями… Или скорее теми, из кого образуется нефть… А вокруг густо растут огромные кедры — первобытный лес каменноугольного периода…
Они поднимаются. Поднимаются одновременно, словно сговорившись. Но расплачивается один мужчина. В лифте женщина мысленно сравнивает плечи мужчины со своими, находящимися почти на одном уровне, потом заглядывает ему в лицо и тихо смеется.
Мужчина даже не улыбнулся в ответ, наоборот, прищурился и слегка придержал женщину за локоть. Оба снова выходят в смог. Даже их одежда сзади примята одинаково. Точно они уже десять лет прожили, опираясь на одну и ту же поддерживавшую их перекладину…
Четвертая остановка на электричке, а там совсем близко — несколько минут на такси. Обычно он ездит автобусом, но сегодня, естественно, можно позволить себе такую роскошь. Дом мужчины действительно существует. Это обычный крупноблочный дом в так называемой пригородной зоне, разбитой на аккуратные участки. Даже цветом крыши он не отличается от соседних строений. Крыша железная, зеленого цвета, той же краской выкрашены и водосточные трубы. Но женщина не видит сейчас ничего, кроме того, что это реальный дом. Ей вполне достаточно, что дом существует.