Когда гости уезжали, Флобер тепло пожал руку Ги на прощание.
— Мы должны бы видеться друг с другом, а, старина?
Ги заметил благодарный взгляд матери. Потом они поехали обратно, махая руками на прощание необыкновенному толстому человеку в широких шароварах, трепещущих под вечерним ветерком.
— Милый Гюстав!
— Замечательный человек! — сказал Ги.
Молодые люди шли длинным строем по улице Массена, возвращаясь в лицей после ежедневной прогулки. Когда они приближались к перекрёстку, месье Годар, сопровождавший их учитель, рысцой побежал к хвосту колонны, выкрикивая: «Господа, пожалуйста, ведите себя прилично», потом со всех ног, словно навстречу самому императору, побежал обратно к её голове. На тротуаре не было никого, кроме шедшего им навстречу дородного мужчины. Когда до него оставалось несколько шагов, месье Годар повернулся, крикнул: «Стой!» — и, сняв шляпу, отвесил ему глубокий поклон. Темноволосый толстяк в несоразмерно маленьком пенсне, колыхавшемся над пышными усами, несколько смутился. Приподнял шляпу и тут же свернул в переулок. Старый Годар вновь поспешил к хвосту колонны.
— Вы только что видели месье Буйе, Луи Буйе[18], — объявил он. — Запомните это, господа. Луи Буйе, великого поэта. Об этом вы сможете говорить с гордостью.
«Так это Луи Буйе», — подумал Ги. Буйе являлся другом их семейства. Мать дала Ги его адрес со словами: «Ты должен навестить его. Мы с ним знакомы много лет».
На вершине холма раскрасневшийся Годар, запрокинув голову, стал декламировать. И то ли благодаря мелодичности этих строк и воодушевлению, с которым Годар — довольно невзрачный человечек — любовно читал их, то ли потому, что о Буйе говорила мать, Ги был тронут. Стихи вправду были замечательными. Казалось даже странным, что написал их этот неуклюжего вида толстяк. Вечером Ги отправился в книжный магазин напротив лицея. Единственным сборником стихов Буйе оказался «Фестон и Астрагал». Ги купил его и при свете пронесённой тайком свечи читал, лёжа в холодной спальне, — внезапно опьянённый изысканными, благозвучными, нежными строками.
К своему облегчению, Ги нашёл, что с флоберовских времён лицей изменился. Он завёл нескольких друзей. Ближайшим стал Робер Пеншон[19], весельчак, товарищ Луи Ле Пуатвена, большой любитель театра. Кроме того, в лицее он имел гораздо больше свободного времени, чем в семинарии, и теперь, под впечатлением от встречи с Буйе и от его поэзии, он стал на досуге писать стихи. В одних старался передать вид моря ветреным днём в Этрета и то, как магически оно действовало на него; в других описывал нормандские пейзажи. Но половина стихотворений не укладывалась в нужную форму. Раньше он не подозревал, что слова могут быть так упрямы и независимы. Стоило отнестись к ним небрежно — они почти всегда артачились, и втиснуть их в избранную форму оказывалось невозможно. Он хотел попросить Флобера представить его Луи Буйе, но побаивался, что Флобер посмеётся над этой просьбой. И решил отправиться к поэту сам.
Буйе жил на окраине Руана, на улице Биорель, одной из тех бесконечных, обшарпанных, безликих улиц, что ведут из провинциальных городов. Рядом с дверью простого прямоугольного дома под номером 14 торчала проволочка. Ги потянул её и услышал далёкий звон колокольчика. Никто не вышел. Он потянул ещё раз и стал ждать. Возможно, Буйе не было дома. И когда он уже собрался уходить, за дверью послышалось неуверенное шарканье, повернулся ключ, дверь отворилась, и Ги увидел лицо толстяка, которого месье Годар приветствовал так почтительно.
— Я... э... — Ги почувствовал себя неловко; небольшая речь с толикой лести, которую он готовил два дня, вылетела у него из памяти.
— Ну что же вы, молодой человек? — произнёс Буйе, склонив набок голову, отчего пенсне его заколыхалось.
— Добрый день, месье. Меня зовут Ги де Мопассан. Я... э...