Ги стал перечитывать написанное. «Месье Караван в качестве чиновника всегда вёл правильный образ жизни. Вот уже тридцать лет, как он каждое утро неизменно направлялся на службу по одной и той же дороге, встречая в тот же час, на том же месте всё тех же людей, идущих по своим делам; и каждый вечер он возвращался той же дорогой, где ему снова попадались те же лица, успевшие на его глазах состариться. Ничто ни разу не изменяло однообразного течения его жизни...»[79]
Взяв перо, Ги принялся за работу. Ему хотелось изобразить месье Каравана и его семью так, чтобы отразить всю эту жалкую комедию, осторожность, заимствованные взгляды, делающие персонажей смешными и узнаваемыми. Но тут были сложные оттенки. Хорошо удалась основная сцена, где месье Караван обнаружил свою больную старую мать лежащей на полу, судя по всему, мёртвой, а жена его заявляет, что «с нею опять просто-напросто обморок; и всё это только затем, чтобы не дать им спокойно пообедать». Ги чувствовал, что уловил бесчувственность Каравана, его следование общепринятой манере поведения в подобных случаях, пробуждение странного, давно забытого чувства в его чиновничьей груди. Однако ночной эпизод, когда Караван с женой несут вниз по лестнице жалкий скарб старухи, чтобы спрятать от его сестры, надо отработать потщательнее, а то исчезнет их гротескность. Ги целиком погрузился в работу. Да, Караван будет в кальсонах. «Дай мне это, — сказала жена, — а ты возьми мраморную доску от комода». Он повиновался и, задыхаясь, с усилием взвалил мрамор себе на плечо». Теперь Караван спускается по лестнице, держась за перила... Ги рассмеялся, вообразив себе эту сцену.
Рядом послышался лёгкий шорох. Ги поднял глаза. На него свирепо смотрел месье Понс. Он не шмыгнул предостерегающе носом! Склонясь, месье Понс постукал длинным толстым ногтем по рукописи.
— Это что такое, месье? Своя, с позволения сказать, литературная работа в служебное время? — Его водянистые глаза-бусинки были устремлены на Ги, а не на рукопись, стало быть, он определённо знал, что за бумаги лежат на столе. — Я этого не потерплю. Это недопустимо. Администрацию, месье, не должны обкрадывать начинающие бумагомараки! Понятно? Вы здесь не у месье Золя!
От столов месье Фестара и месье Тома, младших чиновников, послышались сдавленные смешки. Ги догадался, откуда у месье Понса неожиданная неприязнь к литературе. Несколько дней назад в одной из газет появилась язвительная статья о нём, Гюисмансе, Сеаре и остальных из «банды Золя». «Западня» прогремела на весь Париж. Это был громадный, небывалый успех. На Золя даже нарисовали карикатуру, где он скрещивал шпаги с самим Бальзаком! А раз частичка этой славы коснулась пяти его пылких последователей, то и критика тоже. Месье Понс, очевидно, соглашался с теми критиками, которые считали книги Золя непристойными, а его последователей, особенно чиновника третьего класса Мопассана, — выскочками.
Ги отложил рукопись и вернулся к списку материалов. Полчаса спустя месье Понс позвал его из-за ширмы. Ги пошёл туда.
— Будьте добры, проверьте эти заказы. И выпишите всё по пунктам.
Он шмыгнул носом и указал на громадную стопу документов.
— Слушаюсь, месье Понс.
Ги мысленно застонал. Это была одна из самых неприятных работ в отделе. Месье Фестар подтолкнул локтем месье Тома.
— Свою другую работу — официальную — отложите до тех пор, пока не закончите эту, — сказал месье Понс.
Ги видел, что она займёт у него несколько дней.
На другое утро произошло ещё одно столкновение. Вскоре после одиннадцати, когда Ги сидел, зарывшись в нескончаемые требования, от главного входа пришёл один из привратников и громко сказал:
— Месье, вас кто-то спрашивает.
Месье Понс случайно оказался поблизости, так как просматривал одну из стоявших на полке папок.
— Что? — Он вскинул голову, сделал паузу и всем своим видом выразил удивление. — Кто-то спрашивает меня?
Было ясно, что подобного нарушения официальной рутины с ним никогда не случалось, и его замешательство усиливается бесцеремонностью привратника. Привратник повёл подбородком в сторону Ги.
— Нет. Месье де Мопассана.
Ги поймал раздражённый взгляд месье Понса. Поднялся со стула и вышел, прежде чем тот успел сказать хотя бы слово. В вестибюле он обнаружил Эрве.