— Я только что оставила у вас несколько писем. Приехала на день и решила не отправлять их почтой, а захватить с собой.
— Спасибо, мадам. — Ги увидел по её лицу — она отметила, что он назвал её не по имени. — Доставьте мне удовольствие, отобедайте со мной?
— Спасибо, не могу. — Клементина глянула на приколотые к платью часики. — Мой поезд до Этрета отходит в пять, а до того у меня ещё свидание — через двадцать минут.
— Я помогу вам найти фиакр на бульваре.
Они пошли по бульвару де Батиньоль. Свидание. При этой мысли раздражение Ги вспыхнуло снова. Он почувствовал извращённое желание сорвать его на Клем; и она сама облегчила ему эту задачу.
— Скажите, пожалуйста, вы недовольны моим появлением здесь?
— Нет, ничуть.
— Что-нибудь стряслось, да?
— Ничего. Я только что поругался с женщиной. Может ли что-нибудь доставить больший восторг?
Клементина искоса глянула на него.
— Она надоела мне. И знала это, но не хотела разрыва. Что может быть хуже?
— Н-не знаю.
Ги хотел причинить ей боль. И это извращённое желание не позволяло ему уняться.
— Если бы Французская академия хотела принести человечеству какую-то пользу, то назначила бы премию в пять тысяч франков за лучший трактат о том, как просто, прилично, пристойно, без шума, сцен или физического насилия порывать с обожающей нас женщиной, которая смертельно нам надоела.
— Вы говорили ей об этом? — спокойно спросила Клементина.
— Да — только попусту. Некоторых женщин не поймёшь, покуда не свяжешься с ними. Стоит только им улыбнуться — и пиши пропало. Они хотят знать, чем ты занимаешься, обвиняют тебя в том, что ты забываешь о них. Если завяжешь с ними хотя бы лёгкую дружбу, на тебя немедленно предъявляют права. Отношения превращаются в обязанность. Ты прикован. И начинается обременительная связь, сопровождаемая ревностью, подозрительностью, слежкой, потому что двое считают себя привязанными друг к другу только из-за того, что им было хорошо вместе одну неделю или два месяца.
— Это говорится в предостережение мне?
Ги с изумлением увидел, что она улыбается ему мягко, любезно.
— Клем...
— Смотрите, вон фиакр. Остановите его.
Ги окликнул кучера.
— Клем, знаете, я...
— Я опаздываю, — спокойно сказала она. Села в фиакр; Ги поцеловал ей руку и прикрыл дверцу. Услышал, как Клементина назвала кучеру адрес; — Улица дю Сирк, дом номер семь.
— Я завтра уезжаю в Алжир, — сказал Ги. — И возможно, пробуду там всё лето.
— Веселитесь. Пишите рассказы. До свиданья, — ответила она и, когда фиакр тронулся, приветливо помахала ему.
Ги пошёл домой. «Проклятье! — мысленно твердил он про себя. — Проклятье! Проклятье!»
9
В тот сентябрьский вечер Париж дышал после дождя свежестью. Ги во франтовато заломленном цилиндре шёл, помахивая тросточкой. Он был рад возвращению на Бульвар с его шумом, лязгом, толпами гуляющих под фонарями. В Алжире оказалось много интересного. Он пересёк Атласские горы и двадцать дней ездил по пустыне с двумя армейскими лейтенантами. «Заведение Телье» до сих пор хорошо распродавалось. На улице Дюлон он обнаружил письмо от Тургенева, только что вернувшегося из Петербурга. «Ваше имя в России вызывает всеобщий интерес. Там переведено всё, что можно, и я привёз большую статью о вас, опубликованную в журнале «Голос», весьма восторженную».
Ги позвякал золотыми наполеондорами[94] в кармане. Жизнь прекрасна! Он готов был кричать от ликования.
— Привет, Мопассан!
Ги оглянулся. За столиком на террасе кафе «Эльдер» сидели Поль Бурже и Эдмон де Гонкур.
— Привет.
Он подошёл и подсел к ним. Гонкур, как обычно, протянул ему для пожатия два пальца и похлопал по тыльной стороне ладони.
— Вы опять наделали ужасного шума своими шлюхами, молодой человек, — сказал он, касаясь белого шарфа, повязанного с тщательной небрежностью.