Гейдж хмуро возвышался над своими подопечными, приспустив очки для чтения на кончик носа. Он выглядел так, как выглядел бы Киану Ривз, будь тот степенным профессором колледжа. Мать Гейджа и Харрисона была красивой блондинкой, а внешность отца хранила следы индейцев сиви, проживавших в этой части Америки задолго до того, как сюда пришли первые белые люди. Гейдж чем-то походил на ожившее воспоминание – те же короткие темные волосы, широкие скулы и угольно-черные глаза под густыми бровями. Стиль одежды не менялся с годами – старые добрые джинсы «Левайс», белая рубашка, коричневый ремень и мокасины.
– Entrez.[11]
Южный акцент сочетался с французским прононсом не лучшим образом, и тем не менее Гейдж любил ввернуть в разговор пару-тройку иностранных слов. Наверняка думал о них целыми днями, как, впрочем, и о реках, античных полководцах и редких животных, названия которых обязан знать любой составитель кроссвордов.
– Привет! – Харрисон похлопал брата по мускулистому плечу – служба в армии оставила свой след. – Рад меня видеть? Что-то не понять по твоему виду: смотришь на меня как зомби. У тебя ухо, часом, не отвалится?
– Итак? – сухо ответил Гейдж, потянувшись рукой к левому уху.
– Ухо, говорю, не отвалится? Черт, до чего же ты умный! – восхищенно воскликнул Харрисон, подумав при этом: «Будто не от мира сего».
Гейдж слегка ухмыльнулся, однако дружелюбная улыбка получилась похожей на болезненную гримасу. Он развернулся и направился в глубь дома, сопровождаемый громким скрипом линолеума под ногами имитирующего мрамор.
Не дождавшись приглашения, Харрисон уныло побрел следом. В гостиной было опрятно и чисто, но интерьер словно погряз в давно ушедших временах.
По левую руку находилась своеобразная зона отдыха – древний телевизор с панелью ручной настройки частот, корявый металлический стол, кресло, обитое оранжево-красной шотландкой, небольшая картотека, полуразвалившийся диван болотного оттенка и книжный шкаф IKEA с провисшими полками, освещенный дешевым подобием люстры. С правой стороны располагалась кухня, оформленная в стиле восьмидесятых: ящики шкафов из пластика под дерево, блекло-красные шторы, собранные наверху, безнадежно облупленная кухонная стойка.
Стены покрывала тусклая бежевая краска, а на потолке неясно вырисовывались водные подтеки, чем-то напоминавшие грозовые облака. Из-под лоскутного ковра (дело рук их матери) выглядывал сомнительный кусок фанеры.
– Что это? – спросил Харрисон, вдруг ощутив, как забилось сердце.
– Кусок фанеры.
– Неужели? – Харрисон окинул брата суровым взглядом. – Почему он здесь?
Гейдж пожал плечами:
– Хотел заткнуть дырку в полу.
– Ты, должно быть, шутишь.
«Как можно было верить его словам? Ну и дурак же ты!»
Немного уняв свой гнев, Харрисон продолжил:
– Я ведь поверил, когда ты сказал, что купил новый трейлер.
Проклятье! Следовало послать ко всем чертям концерты и записи в студии, приехать и проверить, как живет единственный брат. Нужно было всего лишь его проведать, не выдумывая глупые отговорки в духе: «Гейдж уже взрослый и может сам о себе позаботиться». Харрисон надеялся, что ежегодные семьдесят пять тысяч долларов за кроссворды и полученный на флоте опыт, вкупе с хозяйственными навыками и отсутствием вредных привычек, позволяют Гейджу вести достойную жизнь.
Что ж, все эти предположения оказались ошибочными: его брат явно нуждался, и не только в деньгах, но и в хорошем друге.
Или в хорошем брате.
Харрисон, когда чувствовал себя виноватым, становился похожим на льва, запертого в клетке. Ему хотелось рвать и метать. Он усиленно пытался сосредоточиться на чем-то кроме душившего его чувства вины.
Гейдж пожал плечами.
– Так и знал, что ты начнешь заводиться. Не пора ли это прекратить? Лучше скажи, что нынче пьют известные кантри-певцы из Южной Каролины: пиво или кофе?
– Если зрение меня не подводит, Дариуса Рукера[12] тут нет. Это все, что ты смог придумать? – Харрисон тщательно исследовал кухню, поражаясь консерватизму своего брата. – Почему, кстати, ты не включил меня ни в один из своих кроссвордов? Мог бы хоть название моей песни загадать.
Сохраняя абсолютно невозмутимый вид, Гейдж поднял пластиковый стаканчик.
– Пойдет?
Харрисон выбил стаканчик из его рук.
– Не зли меня.
Маленький пластиковый стаканчик покатился по полу, уперся в стену, и Харрисон прикусил губу. Внезапно накатившая злость была ему не в новинку, такое случалось постоянно, и виной всему – комплексы. А еще тревога. Он то и дело выходил из себя и переживал по мелочам. Он ненавидел и то и другое, а общение с братом лишь усугубляло ситуацию.