Он любил подходить сзади, обнимая ее, как демон на известной картине Валеджо. На нее это действовало почти магнетически: она откидывалась, прижимаясь лопатками к его груди, ее дыхание учащалось…
«Черт. Черт, черт, черт!» – одернула она себя, на миг подумав, что троекратное упоминание черта перед зеркалом, по мнению ее предков-ирландцев, не сулило ничего доброго. Но Джинна была зла на себя. Обычно ей удавалось держать эти воспоминания в темном омуте своего подсознания, не позволяя овладеть собой, но сейчас плотина, сдерживающая их, прорвалась, как хлипкая запруда из веток и глины во время хорошего паводка на реке Оттава, на берегу которой прошло ее детство.
Память будто бы постепенно захватывала даже ее чувства – она чувствовала запах его любимого одеколона, слишком легкого и сладкого для мужчины, она слышала его дыхание, негромкое, но узнаваемое, и ей даже показалось, что она почувствовала на своих плечах руки Гарри. Он всегда легко касался ее плеч, прежде, чем…
Его руки привычно скользнули к ключицам, к груди; его дыхание мягким теплом коснулось шеи, не прикрытой ее огненными волосами, собранными в причудливую прическу. Это было наваждение… или нет?
Джинна заставила себя открыть глаза, чтобы увидеть его тонкие, но сильные пальцы, лежащие у нее на груди…
– Гарри? – спросила она тихо. – Какого черта ты здесь делаешь?
– Ты ведь по мне соскучилась, – сказал Фишер, поворачивая Джинну к себе. – Могу поспорить, что тебе иногда снится это, разве нет?
– Да, – честно призналась Джинна. – Но, кажется, мы с тобой уже все выяснили, и я…
– Все выяснить нельзя, – ответил Гарри. – Всегда остается нечто недосказанное между мужчиной и женщиной. Ты не находишь?
– Мы так и будем стоять в коридоре? – уклонилась от ответа Джинна. – Проходи, хотя бы, в гримёрку, что ли. Мне надо снять макияж и переодеться. Надеюсь, тебя это не смутит?
Гарри рассмеялся:
– Чтобы смутить меня, надо нечто большее, чем женщина, с которой я в свое время по-настоящему познал наслаждение. В твоей гримёрке я уже был, так что не удивляйся.
– Было бы чему удивляться, – фыркнула Джинна, чувствуя, что вновь обретает душевное равновесие, – в отношениях с женщинами ты предсказуем: ковер из роз, белых и алых, какое-то хорошее вино, заставшее еще президента Теодора Рузвельта…
– На этот раз, пожалуй, старше, – сказал Фишер, беря ее под руку. – Ротшильдовский «Шато-Лафит» времен Бисмарка и Наполеона Третьего. Пустяк, каких-то семьдесят тысяч за бутылку… сейчас, конечно, дороже, я ее еще в восемнадцатом купил.
– И все эти годы хранил для нашей встречи? – коварно улыбнулась Джинна, подходя к двери своей гримёрки.
– И все эти годы хранил, – уклончиво сказал Гарри, пропуская ее внутрь. – Я мог бы добавить – как и чувства к тебе, но я помню, как ты не любишь пафосных заявлений.
Джинна на ходу выдернула пару длинных шпилек, похожих на японские палочки для еды, позволив волосам рассыпаться по ее плечам:
– А ты в это поверил? Какой же женщине не нравятся комплименты? Особенно высоким штилем? Просто от тебя чего-то подобного ожидать не приходилось, а женщина всегда подстраивается под мужчину…
Фишер, не теряя времени, сорвал с горлышка сургучовую печать, прикрывающую корок, и взял со стола длинный штопор:
– Немного пробки может попасть в вино, – заметил он. – Просто, когда ее вырезали, наши с тобой пра-пра-прадеды еще не родились, наверное. Ты действительно хочешь обсудить наше совместное прошлое? Когда-то ты казалась устремленной в будущее…
– Как и ты, милый, – ответила Джинна, присев перед зеркалом на удобное кресло и занявшись извечным женским таинством ухода за лицом. – Но будущее уже наступило, и вот-вот превратится в прошлое, где мы и застынем, как муха в капле янтаря. Что нам остается, как не предаваться воспоминаниям?
– Не стоит отчаиваться, – улыбнулся Гарри, разливая по бокалам из богемского стекла (притащил с собой, и Джинна даже видела груду салфеток на столике, в которые он их укутал, чтобы не разбились) темное, похожее на венозную кровь, вино, – могу открыть тебе секрет: я почти закончил работу над… как бы объяснить, чтобы не прибегать к занудной терминологии?
– Объясни, как есть, я пойму, – сказала Джинна, заинтересовавшись.
Ее роковой любовник был гением. Гениальность Фишера заключалась в постановке задачи и подборе кадров для ее решения. Если задача даже выглядела фантастической или невыполнимой, то Гарри Фишер вполне способен был собрать команду для ее решения.