— И что?
— Я бы хотел поговорить с вами.
Он повернул голову и посмотрел на Вельму Бейл, а потом снова на меня.
— Конечно, — сказал он с легким раздражением. — Через несколько минут.
После чего все его внимание сосредоточилось на танцплощадке.
Вы бы его не осудили.
Я сам посмотрел туда же и понял его нежелание разговаривать в этот момент с кем-либо и о чем бы то ни было. Вельма перестала петь и скользнула по кругу в смутно голубом пятне света. Она двигалась с неторопливой свободной грацией дикого обитателя джунглей, и что-то звериное было в уверенных, чувственных колебаниях ее тела. Эта женщина была одета в серебристое платье с глубоким вырезом, которое облегало сладострастные изгибы ее тела, как второй покров из блестящего лака. Высокая, широкая в бедрах, узкая в талии, с полной, слишком полной грудью она двигалась, плавно изгибаясь, словно переливаясь из одного движения в другое под хрипловатые стенания саксофонов, ведущих причудливую мелодию над тяжелым ритмическим уханьем оркестра.
Эллис назвал ее «Вельма Бейл — королева стриптиза в Сейбр-клубе». Так вот она, Вельма Бейл, и вот он, стриптиз. Она очень хороша. Это была женщина из другого мира.
Внезапно все кончилось, и Вельма исчезла. Яркий свет, заливший комнату, показался кричаще ярким после прозрачного голубого полумрака.
— Стаканчик? — Это был Филлсон.
— Само собой. Бурбон с содовой.
Он подозвал официанта и заказал для меня бурбон с содовой, а для себя — сухого мартини.
— Итак, мистер Скотт, да? О чем вы хотели со мной поговорить?
— Я — частный сыщик. Расследую дело об убийстве Джона Лоринга.
— Лоринга? Боже милостивый! Убит? — у него все-таки был подбородок, он отвалился почти на дюйм.
— Убит.
— Как же, я знал его. Он был моим учеником.
— Знаю. Поэтому я и пришел к вам.
С минуту он сидел, качая головой.
— Но почему ко мне? Я ничего не знаю о нем как о человеке.
— Ничего?
— Кроме того, что он был приятный, удивительно глубокий для такого тощего сложения. Он продолжал неопределенно покачивать головой.
Официант принес заказанные напитки, и я отхлебнул бурбона.
— Как долго Лоринг посещал вашу студию?
— Н-ну, точно не скажу. Два месяца, может быть, больше. Но я не вижу, какое отношение...
— Просто любопытство. Мне бы хотелось взглянуть на кое-какие его работы. О'кей?
— Конечно. Разумеется, он только начинал. И не очень успешно.
— Когда?
— Что, когда?
— Когда я могу посмотреть?
— Завтра. Скажем, в три или четыре.
— Скажем, в четыре.
Он кивнул, и я спросил:
— Насчет Лоринга. Он никогда не говорил с вами о каких-нибудь своих неприятностях? О том, что могло его беспокоить?
Филлсон покачал головой.
— Все, о чем мы с Лорингом когда-либо говорили, относилось только к живописи. Его личная жизнь была абсолютно его делом. — Он резко добавил: — Сожалею, что не могу помочь вам, мистер Скотт. — Разговор наш был явно закончен. Я поблагодарил его, встал и подошел к бару.
Опрокинув еще стаканчик для ровного счета, я стал рассматривать помещение. В нескольких футах от конца стойки была задрапированная портьерой арка, через которую входили и уходили танцовщицы. Стены украшали фрески.
Огни пригасли и, прорезав табачный дым, луч прожектора упал на конферансье, который объявил, что представление закончено. Он призвал всех и каждого, не теряя времени, пить в течение следующего часа. Ха-ха-ха! С небрежным видом я прошел вдоль стойки бара под задрапированную арку во внутреннее помещение. Никто меня не остановил.
Девушки в различных стадиях одетости или раздетости стояли, болтали, курили или шныряли вокруг, и все выглядели ужасно мило и симпатично. С минуту я наблюдал за ними, потом остановил маленькую живую брюнетку с золотой цепочкой на шее и в кружевном бюстгальтере.
— Где мне найти Вельму Бейл?
Она указала на дверь как раз напротив меня.
— Вон там.
— Спасибо, красавица.
Я оглядел ее. Это доставило мне истинное удовольствие. На улице она выглядела бы отлично. Она только что закончила свое выступление, состоявшее в том, что она танцевала, имея на себе не больше, чем пол-унции одежды. Так что сейчас она выглядела лучше, чем отлично.
Я сказал ей об этом.
В ответ она сморщила носик, но повернулась на каблуках и, пританцовывая, пошла прочь. Я проводил ее взглядом. Она открыла одну из дверей и прежде чем войти, обернулась и посмотрела на меня.
Я подошел к двери в уборную Вельмы и постучал. Что-то скребло у меня в мозгу, пока я ждал, но я никак не мог поймать и определить, что это. Никакого ответа. Я постучал еще раз. Наконец я обнаглел и открыл дверь. Ничего. Серебристое платье с низким вырезом, подвешенное на плечиках, выглядело сейчас совершенно иначе, вокруг были разбросаны какие-то пустяки, предметы туалета, но Вельмы не было. Видимо, я слишком медлил над стаканом бурбона.
Я вернулся в бар и снова уселся на высоком стуле. За двойной порцией бурбона я налег на свои мозги, спрашивая себя, что же такое там скребло. Все, что я получил в ответ, была головная боль. Поэтому я сказал себе, что этот стакан — последний, осушил его и поднялся с места. Часы показывали одиннадцать тридцать.
По пути к выходу я оглянулся на столик, за которым сидел Филлсон. Никакого Филлсона. Только официант, который вытирал стол.
Влюбленные птички упорхнули.
Я живу в отеле всего лишь на расстоянии выстрела от Уил-ширского клуба, точнее — от его площадок для гольфа. Я поставил машину за углом, поднялся на второй этаж и направился по коридору к номеру 212. Едва я вложил ключ в замок, как за моей спиной кто-то произнес:
— Шелл Скотт?
Я обернулся.
— Да?
В нескольких футах от меня стояли два человека. Один большой, с туповатым лицом, маленькими поросячьими глазками и двумя смешными шишками, похожими на верблюжьи горбы, на переносице его свернутого на сторону носа. Другой — маленький, с пушистыми светлыми волосами и красивым лицом. Уши у него торчали почти под прямым углом. Оба держали правые руки в карманах. Без сомнения, пара добропорядочных граждан.
— Что вам угодно? — спросил я тоном непринужденной беседы.
— Вы, Скотт, — сказал Верблюжий Нос отнюдь не светским тоном, — не делайте никаких неожиданных движений. — Он достал руку из кармана, показал автоматический пистолет 45-го калибра и сунул его обратно.
Я не стал делать никаких движений.
Маленький очутился рядом со мной, но не между мной и Верблюжьим Носом. Он протянул руку и проворным движением выхватил мой револьвер из плечевой кобуры, сверкнув кривой усмешкой.
— Спокойно, приятель, — сказал он скрипучим голосом, который резанул по нервам.
— Мы собираемся совершить небольшую прогулку.
— О! — сказал я бодро.
Верблюжий Нос подошел и сомкнул толстые пальцы, как будто без всякой задней мысли, на моем правом запястье. Маленький пошел за нами, отставая шага на два, слева от меня. Ни дать, ни взять — трое приятелей, решивших немного прогуляться. Пока что они действовали весьма умно.
Таким образом мы сошли вниз, вышли на Норт Росмор и дальше — на Роутвуд-авеню. Никто не произнес ни слова. На Роутвуд было даже темнее, чем на Росмор. Мне это очень не понравилось. В нескольких ярдах впереди от себя я заметил длинный «бьюик», стоящий у тротуара. Похоже было, что на прогулку отправились трое, а вернутся двое. Один из испытанных способов. Я это чувствовал.
Словно ничего не подозревая, я спросил:
— А в чем дело? Что-нибудь личное?
— Терпение, брат, — сказал большой. У него был странный выговор, как будто ему что-то мешало.
— Похоже, на меня пал выбор, — сказал я. — Почему? Вам ведь не повредит, если вы мне скажете.
Верблюжий Нос засмеялся где-то в глубине своей мускулистой глотки, как будто я сказал что-то веселое. Однако его пальцы держали мое запястье все той же мертвой хваткой.
— Нет, — забулькал он, — не повредит. Но мы не скажем.
Его товарищ с прямоугольно торчащими ушами произнес:
— Скотт?
— Да.
— Сколько вам лет?
— На кой черт вам это нужно?
— Из любопытства.
— Тридцать.