— Ну, давай рассказывай, что дальше было?
— Нет, больше не стану, — твердо и злобно отвечает Гришка.
Они делают большой круг лесом и снова выходят к реке.
Кончается день. Уже в тени стоят прибрежные травы. В береговых гнездах притихли ласточки. Странная тишина и неподвижность. Как что-то очень далекое, мнится только что прошедший знойный день: шум, свет и движение. Было или не было? Может быть, все это происходит еще в детстве? Вот снова родная река под деревней, кривая и мелкая, заросшая хвощом и кувшинками. «Узенькое место» с десятками ласточкиных гнезд, с камнями, у которых бабы моют платье, и серые «лёжни»[20] под камнями, которых надо разыскивать, засучив штаны выше колена или повесив их на шею в виде хомута. Под ногой что-то скользкое. Падение в воду. Крики баб. Порванная о камень рубаха, ссадина на боку. Товарищи ведут по знойному полю. Цветы и травы полны гудения. Громадный оранжевый шмель висит на цветке, изогнув его дугою. Строгая фигура отца, короткое обследование, из веника вытаскивается прут, покрепче и подлиннее. Товарищи спешно удаляются…
Очнувшись от задумчивости, Гришка смотрит в верха Нименьги и с ужасом видит поблизости фигуру Лавера.
Старик что-то рассматривает на другом берегу. Он сразу замечает Гришку и Шмотякова, но не повертывается к ним.
— Смотрю — кто-то в траве плещется, — говорит он.
Шмотяков и Гришка тоже принимаются смотреть на противоположный берег. Действительно, там в траве кто-то плещется.
— Это не крыса? — сощурившись, спрашивает Лавер у Шмотякова.
— Нет. Крыса выходит только ночью…
— А-а…
— Утка! — не помня себя от радости, кричит Гришка. — Ей-богу, утка.
Лавер и Шмотяков ничего не отвечают.
Гришка скидывает штаны, подбирает к подбородку рубаху и идет в реку.
— Долго ли поживете? — неожиданно спрашивает Лавер, не смотря на Шмотякова.
— У меня еще много работы.
— Все с крысой?
— Да. Я изучаю ондатру.
Гришка скрывается в тростнике у противоположного берега и через минуту снова показывается, держа в руках утку.
Утка взмахивает подбитыми крыльями, вертит толовой.
— Сиди, сиди, — уговаривает ее Гришка, широко улыбаясь. Он выходит на берег.
Лавер окидывает его неторопливым взглядом и, скупо улыбнувшись, идет в лес.
Онисим с удивлением рассматривал утку. Этого он от Гришки никак не ждал. Сам охотиться на уток не любил: пустое занятие…
— Ну что же, давай щипли, сразу ее в котел.
— Нет, — говорит Гришка, — домой унесу живую.
— Что так уж сразу и домой! Убьем и еще.
Гришка молчит.
«Давно не видел Мурышихи, — думает Онисим. — Покажись, она опять начнет язык-то очесывать. Совсем бог убил парня».
Онисим провожает Гришку до поворота большой тропы. Сумерки. Мирно постукивает над головами дятел. Тропа устлана желтыми листьями.
— Молотится-то ничего? — спрашивает Онисим.
— Ничего. Колос успел налиться, не все сгорело.
— Давно не помню такой осени. Ну иди, да поторапливайся. Смотри, солнышко сейчас упадет. Ночи темные стали, глухие…
Онисим стоит на тропе, пока Гришка не скрывается за поворотом.
Глава шестая
Вечером Шмотяков сидит у себя в шалаше и читает книжку. Около него вертится Найда. Онисим отгоняет собаку и сам опускается на пенек к костру.
— Пожалуйста, пожалуйста, — кивает Шмотяков. — Ты сегодня, кажется, с удачей?
— Да, трех глухарей…
Онисим дальнозорок. Он видит изображение ондатры на раскрытой странице в руках Шмотякова.
— Стало быть, и в Вологде все с этой крысой носишься? — говорит он. — Иль есть другое дело? Ружье вон у тебя хорошее, и по учению ты, должно быть, вышел, а в лесу, видать, ходил мало. Видишь все со стороны…
Онисим улыбается.
— Вот так, бывало, мой покойный отец да Родька Чуприков у мужика тес пилили. Хорошо пилят. Идет незнакомый человек и спрашивает: «Почем пилите?» — «Столько-то». — «Дорого». — «А вот, — говорит Родька, — мы станем пилить, а ты рядом встань да руками день промаши — тебе весь сегодняшний заработок». — «Давайте». Вот Родька с отцом стали пилить, а человек встал рядом и давай руками мотать: «Ну как?» — спрашивает Родька. «Да ничего». — «Ну ничего, так помахивай». Пилят отец и Родька минут десять, смотрят — человек начал морщиться. Потом говорит: «А ну тя к черту!» И ушел…
— Да нет, я бывал, — торопливо отвечает Шмотяков, не глядя на Онисима. — Только я больше на Кавказе. Я охотник на горных козлов. Север знаю мало.