Шмотяков думает.
— Пожалуй, — говорит он. — Только, кажется, будет гроза?
— А мы укроемся в надежном месте.
Шмотяков берет ружье, и они идут берегом озера. За озером начинаются ослепительные березовые заросли, густые и чистые, еще не видавшие топора. Здесь тишина и прохлада. То и дело вспархивают рябчики. Манос не обращает на них внимания. Гордо задрав голову, он шагает впереди Шмотякова и без умолку говорит о себе.
— Ведь я сам в городе жил, — рассказывает он. — Тоже нет-нет и возьмешь книгу. Все читал автора Пазухина. «Буря в стакане воды».
— Вот что… — произнес Шмотяков, думая о чем-то другом.
Помолчав, Манос неожиданно спрашивает:
— А вы не можете пояснить, чем лечат от срыва?
— Нет.
— Значит, вы только по животным? Вы, стало быть, лесную живность знаете? Объясните, что такое акрида? На днях в книжке вычитал, а понять не могу.
— Ладно, об этом после, — говорит Шмотяков. — Мы, кажется, не туда зашли?
Начинался глухой и мрачный еловый лес. Всюду бурелом, темная береза. В низине, между елками, виднелась речушка, через которую можно было перепрыгнуть с берега. Вся она заросла черемушником и калиной.
— Укма, — сказал Манос.
Они пошли зыбучим берегом Укмы, увязая по колено в толстом слое мха.
Манос следовал впереди и предостерегал Шмотякова.
— Тихонько. Тут можно провалиться — окно.
Шмотяков передвигался медленно, с оглядкой. В некоторых местах он крепко хватал Маноса за плечи и со страхом смотрел под ноги.
— Ничего, — успокаивал Манос, — провалитесь, вытащу за волосы, утонуть не дам…
В лесу становилось темней.
Сзади них, как определил Манос, — около Пустого Раменья, прогремело.
— Хорошо, — радостно промолвил Манос. — Давно надо. Смотрите, что делается!
Он схватил большой клок мху и ударил по нему ладонью. Поднялась пыль.
— Разве такая неудержимость допустима!
Небо навалилось на самые вершины. Шмотяков с тревогой осматривался.
— Сейчас начнется осока, — успокаивал его Манос. — Река будет пошире. Там ондатра сидит…
Скоро Укма действительно стала шире. Лес отступил. Берега пошли плотнее. Почти от средины реки начиналась круглая ситка. Из нее с громкими криками вылетали чибисы. Большие коромысла[19] сверкали на солнце темно-зелеными крыльями. На берегу густо росла осока. Манос зашел в нее и, нащупывая ногами, стал пробираться к реке. Из травы виднелась одна его голова.
— Сейчас мы найдем жировку, — говорил он. — Должна она тут жить. Вот и трава срезана. Жрала. Норы.
Манос проваливается в яму. Над ним шевелится осока. Слышится его голос:
— Выразиться попросту, так это будет так… (он произносит ругательство). Вы, Андрей Петрович, извините: в такие минуты не могу себя сдержать.
Манос выпрямляется и, немного прихрамывая, идет к воде.
— Трава верно срезана, а норы нет. Какой же прохвост нарыл ямы? А может быть, и выдра. Вот, кажется, кормовая площадка.
Манос опускается на одно колено, сует в воду руку и ощупывает обрывистый берег, стараясь найти под водой ход в нору.
— Удивительно. Ничего нет, — говорит он.
— Нет? — произносит Шмотяков и наклоняется к воде.
— Нет.
К берегу прибивает кусок свежеотпиленной тесины. Шмотяков берет ее в руки и нюхает. Доска пахнет теплом и смолой.
— Люблю свежее дерево, — говорит Шмотяков.
— Тут у нас лесу хоть подавись, — отвечает Манос.
Он не успевает договорить. Над самыми их головами небо разрывается с грохотом и треском. В то же мгновение впереди них беззвучно отделяется от земли высокая сухая ель и летит в реку. Белая разодранная ее вершина падает совсем близко от Шмотякова и Маноса. Сильной струей воздуха их отталкивает в сторону: дрожит земля. Потом они видят вихрь белых осколков и сучьев.
Манос смотрит на своего спутника. Шмотяков стоит бледный. Манос берет его за руку и тянет под большую ель.
Падают крупные холодные капли. Становится совсем темно. Гром не прекращается.
Ливень начинается широкий и оглушительный. Вода сразу пробивает густоту сучьев. За несколько минут Манос перемокает до нитки. Шмотяков защищает руками шею, но все-таки вода пробирается за воротник его кожаной тужурки. Даже в сапогах у него вода. Он ежится, вертит головой и с отчаянием посматривает вверх.
Около них, между корнями, текут ручьи. Мох намокает, раздувается.
Манос то и дело выходит из-под елки и с улыбкой подставляет под дождь обнаженную голову.
Ливень прекращается. Все еще тихонько покачиваются ветви берез и сверху по траве стучат крупные капли, но небо уже проясняется, становится светло и прозрачно. Остро пахнет свежей хвоей, грибами и травами.