По гражданским статистики нет. А ведь они гибнут каждый день - сотнями, наверное. Вчера - Ромашов сморщился - он видел, как две девочки - лет по 9-10 - хоронили на клумбе - на пляже за Чернавским мостом - мёртвую женщину. Выкопали мелкую ямку - и… Ромашов вспомнил, как одна из девочек посмотрела на него, вышедшего из машины. Пустыми, спокойными глазами. И вернулась к - кому? Сестре, подружке? Кого они хоронили? Сестру, мать?
Господи… Что же с этим-то делать? Он не знал. Он мог защищать город, потому что это было его делом. Его профессией. Но как помочь его жителям - тем, кто не носил оружие - он не знал.
В засыпающем, измученном мозгу генерал-лейтенанта промелькнуло ещё - а вроде бы кто-то… да, командир 7-й егерской, которая обороняется в районе гостиницы "Анта"… чэзэбэшник… как его фамилия? Известная, как того таможенника в "Белом солнце пустыни" звали… а, Верещагин! Этот Верещагин вроде бы подавал докладную сегодня - что-то насчёт гражданских…
Но сил у Ромашова больше не было. Когда через три минуты мальчишка-вестовой принёс сводки радиоперехвата, генерал-лейтенант спал за столом - щекой на бумагах.
- Надсотник… надсотник… Олег Николаевич, проснитесь… просыпайтесь же…
Спящий на продавленной раскладушке в углу комнаты человек что-то пробормотал сквозь зубы и сел - с ожесточённым лицом. Отсветы керосиновой лампы, которую держал в руке невысокий белобрысый парнишка, склонившийся к раскладушке, сделали это лицо похожим на древнегреческую маску; коротко подстриженные волосы блестели сединой.
- Олег Николаевич, - парнишка с лампой выпрямился. - Вы приказали разбудить, когда вернётся разведка. И соберутся командиры сотен.
- Все живы? - на плечах камуфляжа рывком поднявшегося человека вздыбились мягкие чёрные погоны с продольной алой полосой и восьмиконечной звёздочкой - знаками различия надсотника РНВ. Под левый погон был заткнут чёрный берет. Надсотник Верещагин вжикнул молнией "тарзана", щёлкнул ремнём, на котором выделялась большая кобура старого "маузера" и, забросив на плечо АК-103 с прилаженным подствольником ГП-30, коротко сказал своему вестовому: - Пошли.
- Все живы, - ответил тот уже на ходу. Надсотник кивнул.
Двери в комнатке, где он спал - бывшей щитовой гостиницы - давно не было. В довольно широком подземном коридоре в нескольких местах прямо на полу горели костры, сидели и лежали вооружённые люди, слышался негромкий разговор и даже песня:
- Берега, берега…
Берег этот и тот…
Между ними река нашей жизни…
Песня была из прошлой жизни, кончившейся всего три недели назад, но казавшейся чем-то древним, как история первобытного общества.
Надсотник на ходу кому-то кивал, кому-то улыбался, кому-то бросал пару слов. Он делал это не для игры и не по обязанности. Просто… а что - "просто", он бы не взялся объяснить даже за полный цинк патронов. Но, вглядываясь в лица дружинников, он ощущал одно чувство - единство с ними. И с теми ста с небольшим, что ещё оставались в строю. И с теми шестью десятками, которые сейчас лежали в госпитале на Правобережье, на Ростовской. И с теми полутора сотнями, которых больше не было… но странным образом они были. Были здесь. С живыми.
Большинство дружинников - молодые крепкие мужики по 25-35 лет. Но мелькали лица 18-20-летних, тех, кому уже перевалило за сорок (и даже сильно), а иногда - мальчишеские физиономии 15-16-летних. Это всё были его бойцы. Не убавить, не прибавить.
- Прибавить я бы не отказался, - пробормотал он, поворачивая на лестницу.
- Что? - спросил вестовой.
- Ничего, Паш, это я так, - мягко ответил надсотник. Помедлил и спросил: - Паш… Ты не жалеешь, что увязался со мной?
- Нет, - коротко ответил вестовой.
Наземные полуразрушенные этажи гостиницы в предутренний час караулили только пулемётчики и снайперы, лежавшие неподвижно в своих гнёздах - там, где отсвет многочисленных пожаров надёжно ослеплял вражеские приборы ночного видения. "Батька", немало сделавший для формирования РНВ, не поскупился - войско было хорошо вооружено. В дружине были три 82-мм миномёта, 12 "утёсов", столько же АГС-30. Правда - это было в начале боёв. Сейчас миномёт оставался один, "утёсов" - десять (хотя враги за ними охотились специально и упорно - их пули поджигали даже БМП), гранатомётов - семь. И ко всему этому - всё меньше и меньше боеприпасов. Правда, в сотне были теперь ещё трофейные "браунинг" и Мк-19.
Около одного из снайперов Верещагин присел - в стороне от пролома, который миновал, привычно пригнувшись. Снаружи пахло гарью, тленом, взрывчаткой.
- Что там? - спросил он. Снайпер был одним из тех, кто просматривал Елецкую дорогу. Оттуда могли придти поляки - если части, держащие оборону вдоль водохранилища, не выдержат натиска.
- Тихо, - буркнул, не двигаясь, боец.
Компьютерный центр гостиницы уцелел чудом. Уцелел даже автономный генератор, но машины уже давно никто не запускал, а генератор переключили на фельшпункт в подвале, чтобы хотя бы там можно было дать нормальное освещение. На стульях-вертушках сидели трое офицеров, командиры сотен - сотник Земцов, подсотник Басаргин и сменивший недавно убитого командира второй сотни Демидова надурядник Климов, командир разведчиков. На сухом горючем кипел котелок с чаем, лежали рассыпанные галеты.
Поприветствовав командира кивками и взмахами рук, офицеры дождались, пока он усядется на один из стульев, вытянув ноги. Земцов передал Верещагину никелированную кружку с чаем.