— Но выбора действительно не было. Первые предупреждающие знаки были уже когда рынок выбил Англию из европейской денежно-кредитной системы в 1991 году. Потом увлеклись «проблемой-2000». Она вызвала к жизни систему сортировки, при помощи которой стало возможным идентифицировать предприятия, «совместимые с У2К», и спихнуть на обочину те, которые таковыми не оказались. В дальнейшем это способствовало концентрации власти во все меньшем количестве рук. Несколькими годами позже «левый» президент Франции пробовал поднять налоги, чтобы хватило денег на важнейшие социальные выплаты. Капитал сбежал в один момент. Богатые, даже умеренно состоятельные, мигрировали к другим налоговым базам. Транснациональные корпорации взяли несколько месяцев, чтобы свернуть свои операции, и перевели большинство из них, ранее осуществляемое во Франции, в более дружественные места. В 1996 году Глен Петерс, директор фьючерсного отдела в Price Waterhouse, назвал их кочевниками. «Они берут что могут, пока этого много, потом закрывают лавочку и — ходу…»
После того случая все страны включились в соревнование по дальнейшему урезанию своих бюджетов, что называется, «до костей». Последними убрали статьи субсидий, обычно применяемых для привлечения иностранных инвестиций. Движущей силой была цифровая революция. Билл Гейтс стал новым Карлом Марксом или Джорджем Вашингтоном, в зависимости оттого, с кем вы говорите, — он вел нас прямо в тысячелетие транснациональных корпораций.
Возможность того, что общество знания перерастет в общество корпораций, была вполне предсказуемой. В конце концов, корпорации, оказавшиеся на вершине, всегда более эффективно применяют знания в организации и стратегии. Знание, власть и деньги всегда были тесно взаимосвязаны, а теперь стали еще и непосредственно взаимозаменяемы. И правительства перестали соответствовать всем этим трем вещам.
Мы должны были видеть, что перемены приближаются, — размышлял он далее. — Уже в 90-е генеральный директор Института директоров Тим Мелвилл-Росс сказал, что с точки зрения законодательства нет ничего, что сделало бы невозможной перспективу корпоративного управления в третьем тысячелетии. А Глен Петерс сказал, что «все свидетельствует о том, что этот поток не остановить». Не все согласились с тем, что дело примет настолько драматический оборот. Некоторые думали, что государства возвратятся к своей обычной роли установления правил и борца с войнами. Но все мы ожидали, что информационная эпоха сотрясет землю не меньше, чем индустриальная революция. А ведь вы только гляньте, что она сделала со старыми аристократами-землевладельцами, не говоря уже о крестьянах! Вот и теперь, толпа гуру от бизнеса в течение десятилетий била во все колокола. Я помню Чарльза Хэнди, автора «Пустого плаща» («The Empty Raincoat»), который говорил: «Компании все еще управляются как тоталитарные государства»[140].
Все решилось окончательно, — отметил он, — после того, как корпорации начали выпускать собственные деньги вместо традиционного состязания за деньги, выпускаемые банками под наблюдением правительства. Это началось весьма невинно, с «полетных миль» (frequent flier miles), которые сперва конвертировались только для покупки билетов авиалиний. American Express просто обобщил концепцию, создав свои «мировые деньги путешественника», принимаемые в качестве платежного средства во всем мире. Когда эти прототипы современных систем слились с быстро развивающейся киберэкономикой, это стало доступным практически всем. И вот через коалиции и переговоры о взаимной конвертируемости среди крупных корпораций мы создали сегодняшнюю действительность: несколько основных твердых корпоративных облигаций, обеспеченных реальными товарами и услугами, которые все чаще заменяют нестабильные валюты разных стран, за которыми тянутся только долги.
Премьер-министр стер пыль с подоконника. Больше никто сюда не ходит. Палата общин вот уже почти десять лет проводит свои дебаты через Интернет, что позволяет политическим деятелям тратить больше времени на свои избирательные округа, — по крайней мере, так принято думать. Но в избирательных округах тоже никому больше нет до них дела. Каждый знает, что политические деятели не имеют реальной возможности влиять на события.
Он продолжал:
— Поворотным моментом для средств массовой информации было открытие, что единственное, чего люди действительно хотят, — это отвлечься от действительности. Так что со временем новости все больше превращались в народное развлечение[141]. Я готов побиться об заклад, что большая часть пленки, на которую NewsCorp засняла сегодняшние ночные беспорядки, будет использована в новых сериях про киберполицейских и грабителей, а не в выпусках новостей. Сообщения на экономические темы и развлечения постепенно заменили обзор политических событий. Явка на выборы упала до 5 %. Мое правительство менее легитимно, чем диктатура мелких продажных политиканов. Когда я пытался протолкнуть закон, запрещающий слияние компаний NewsCorp и ВВС, люди только смеялись. Единственное, что оставалось, — это махнуть на все рукой.
141
Postman N. Amusing Ourselves to Death: Public Discourse in the Age of Show Business. New York: Penguin Books, 1986;