— Анекдот, слышь. Пришел молодой литератор в редакцию. Я, говорит, роман из собственной жизни написал, вот, пожалуйста. «И какое, милсдарь, название-с?» — редактор спрашивает. «Эх, еб твою мать!» — «„Эх!“ надо убрать, — говорит редактор, — слишком много цыганщины».
34
Городской трест столовых и ресторанов
Ресторан 2 наценочной категории
«УЮТ»
ПРИКАЗ
За недостойное поведение в общественном месте,
выразившееся в употреблении спиртных напитков
на рабочем месте, как организаторов массовой
драки, повлекшей уничтожение государственного
имущества,
приказываю:
1. Уволить коллектив музыкального оркестра ресторана со дня прогула.
2. Передать материалы по факту нарушения общественного порядка и причиненного ущерба в органы внутренних дел.
3. Назначить ответственным за музыкальное обслуживание вечерних танцевальных программ электрика Кушниренко Н.В. с окладом, согласно штатного расписания и надбавкой к окладу 50 % за совмещение.
Постскриптум к пустословию
А еще вот что: отвлекаясь от непотребного, вычитал я у Александра свет Сергеевича, что воспоминания есть самая сильная способность души нашей и им очаровано всё, что подвластно ему.
И оглядывая предания старины недавней, по колее пробираясь, узрел я неведомое мне, доселе скрытое, узрел то, что никто никогда не отнимет — ключик в яйце, яйцо в ларце, ларец на дубу, на дубу птица какаду, эт цетера. Жизнь кувырком да с прискоком, а это — то, что всегда с тобой. Открытие, конечно, не ахти какое, и, думаю, что подельник мой, что во время оно приручал меня ненавязчиво к Басё, нашел бы подходящую строфу.
Басё тамиздатовского формата до поры до времени лежал в ящике его стола и открывался иногда, на полстраницы, крайне на две, вразброс, под настроение. Настроение чаще всего соответствовало интерьеру, тихий и грустный Басё был хорош и под спитой чай, густо унавоженный желтым сахаром, а без грязного снега за засраным голубями окном, было бы даже слишком хорошо.
Сизые иероглифы на стекле, щербатую тарелку с окурками и поэта Бамбуковой Печали стоило бы придумать, если бы этого не было на самом деле — так всё в унисон ложилось на картинку, затушевывая и нас заподлицо, серенько и буднично, почти силуэтами — и хокку подходящее искать не приходилось:
Стократ благородней тот
Кто не скажет при свете молнии:
«Это и есть наша жизнь!»
— А!? — восклицал приятель, подливая тощий чаек, и сам же констатировал: — Облиман!
Увы — как любят изъясняться в романах про графьёв, — увы, дружище, действительно облиман, ни прибавить, ни убавить, к тому же не просто облиман, а облиман полный, ни дна ему, этому облиману, ни покрышки — ведь при всём желании так не скажешь, поскольку все и вся, опять же, увы, в натуре довольно-таки прозаично, если не выражаться более изысканно, и не надо свет-зеркальца: вот вы, а вот бытие, которое, как известно, определяет, и все совсем не так и сказки обман.
Ложь они, эти сказки, скажем дружно, и намек их дурацкий. Мы же, в свою очередь, для того, чтоб сюжетец тянул полновесней, над картиной, хохмы ради, повесим унылый вопрос, навещающий безнадежного больного: «А почему?» Теперь, теперь же, когда все краски выдавлены и размазаны, можно хохотать, выходить из-за печки гусиным шагом, или просто: сидеть и умиляться. Глядишь, чего и прибудет.
С одной-то стороны: ну почему «не так»? Почему я, мне, меня, а не Александр Сергеевич?
Подержим паузу. Пускай даже будет минута молчания для торжественности момента.
С другой-то стороны: а что за пляска руками? А почему бы и не? И, откровенно говоря, что за сопливая уверенность такая, что всё должно быть хорошо? Что за наивные глаза-незабудки? Откуда это? И где предпосылки, как сказал бы основоположник? Баушка в детстве босоногом напела? В горн в пионерском возрасте надудели? Так «тут вам не там», как бухой Федя-плотник прихахатывал, «тут вам не там, орёлики», — а уж он-то знал, он телевизор по вечерам смотрел.
Так что, вот тебе, деточка, фантик, вот стекляшка бутылочная вкруг оглядеться. Стекляшку можно менять иногда, можно хорошую стекляшку найти, с загибулинами, от импортного шерри-бренди — оно еще позабавней, горизонт вкривь-вкось заворачивает.