— По-твоему, мы тут любуйся звездами до утра из-за этих тварей? Видите ли, они притомились! А нам ни сна не положено, ни покоя? — рассердился Хамра-Силач.
— Помалу будете грузить — обернемся быстро, помногу — ни за что не ручаюсь, может, и вовсе обратно не дотянем, — настаивал арбакеш.
Хамра-Силач разразился длинной тирадой: — Здесь их еще полтораста. Если грузить на арбу по пяти, мы покончим с делом за шесть концов. Тогда и вы свободны и мы. Если же тянуть волынку, придется вам с десяток раз мотаться туда-сюда. Наступит рассвет, солнце взойдет и опять завертится кутерьма. Как, по-вашему, сможем мы работать, не отдохнувши? Если не мы — кто разделается с толпами, согнанными сюда на убой? Может, твоя мамаша?
— Да поймите вы, лошади устали, они не выдержат, — зашумели разом возчики, — мы не будем...
— А ну, хватайте этих незаконнорожденных! — скомандовал Хамра-Силач палачам, — вяжите их. Пусть прибавится еще пяток трупов, сами же мы их потом и вывезем...
Палачи молниеносно набросились на арбакешей — прислужников смерти, повалили их наземь, накинули на шеи петли.
Увидев такое, они тут же смирились: — Поступайте, как знаете, — запричитали они наперебой. — Если лошади падут, эмир распорядится выдать других...
Арбы укатили. Настроение Хамра-Силача было испорчено, и он принялся поносить эмира.
— Братец Хамра, не берите греха на душу, произнесите-ка «помилуй бог!» Не оскорбляйте его величества. Он не виноват; все беды — от мулл, а они опираются на шариат, — попытался умерить пыл Хамра-Силача Кодир-Козел.
— «Его величество, его величество»! — с издевкой повторил Хамра-Силач. — А знаешь, чего стоит твой «его величество»? Твой эмир, о котором ты так печешься, — развратник, мерзавец, грабитель, взяточник и злодей! А ты за него вступаешься, обеляешь!
— И не он один! Чиновники, придворные-лизоблюды, его семейка, эти муллы; ты говорил, что они опираются на шариат, — все они душители, кровопийцы, подлецы. Кто они такие — ты у меня спроси.
— Клянусь, твоя правда! — поддержал его Курбан-Безумец.
А Хамра-Силач уже не мог остановиться:
— Главная забота и обязанность этих эмирских прихвостней в чем? Поставлять его величеству красивых юношей и девушек; они даже кровных своих детей не щадят, их тоже преподносят эмиру. Наравне с награбленным у простого народа имуществом.
— А главная обязанность хозяев шариата благословлять эти беззакония, основываясь, конечно, на законах шариата, — добавил Рузи-Помешанный.
— Излюбленное же, основное занятие эмира — сорить деньгами в Ялте и развращать юношей и девушек в Бухаре... — Хамра-Силач запнулся. — Как знать, может, эти мученики, которых мы истребляем как «вероотступников», поднимали голос против эмирских порядков, поборов, налогов?..
— Взять хотя бы цирюльника Хаджи-Негмата или Абдушукур-бая из Чарджоу, — желая поддержать Хамра-Силача, Хайдарча поспешил привести известный ему случай. — Хаджи-Негмат выдал дочь за сына Абдушукур-бая, они еще с колыбели были сосватаны. Не угодил эмиру — не подсунул ему дочь... А началась эта заваруха, эмир и воспользовался смутой, объявил Хаджи-Негмата и Абдушукур-бая «кафирами»[15] и казнил их. Не остыли еще их трупы, а дочь Хаджи-Негмата, законная жена сына Абдушукур-бая, была доставлена в гарем и брошена в пылкие объятия эмира
— А по мне, если эмир и рассчитался с кем-нибудь по справедливости, так это с Хаджи-Негматом, — заявил уверенно Рузи-Помешанный. — Хаджи-Негмат был при эмирском дворе поставщиком смазливого живого товара. Он знал в этом толк и ухитрялся откапывать таких барышень, что пальчики оближешь. Он даже ради этого обосновал в Москве контору, но его управляющего уличили и посадили за решетку. Хаджи-Негмат до того был близок к эмиру, что жертвовал ему собственных жен. Погорел он из-за дочери. Но опять же ничего странного — укротители змей гибнут обычно от укуса змеи, вот и он подох от руки своего властелина
— Что бы вы мне ни толковали, а эмир не виноват. Если ваша правда, почему же муллы, хозяева шариата, не препятствуют ему? — не сдавался Кодир-Козел,
— Кто? Муллы, хозяева шариата? — поразился Хайдарча. Оглядев компанию, он предложил:
— Расскажу-ка я вам занятную историйку об этих самых служителях аллаха.
— Давай, начинай быстрей! — обрадовался Курбан- Безумец, — скоротаем время до возвращения арб.
— Начинай, начинай, — посыпалось со всех сторон.
— В медресе Кукельташ, — начал Хайдарча новую свою историю, — а оно самое большое в Бухаре, жил один мой приятель по имени Махмуд-Араб. Родом он был из нашего тумана — из Пешкуха, но в Кукельташе обосновался давным-давно, лет тридцать. Как опытный мулла, он получал денежное пособие из эмирской казны. В удальстве, кутежах и скандалах в Бухаре могли соперничать с ним один от силы два человека, а вот в благородстве он не имел себе равных. Убей ты его отца и попроси у него же, Махмуд-Араба, убежища, он спрячет тебя и тайны твоей не выдаст.
В то самое время, как я чуть не попался в Пешкухе и сбежал в Бухару, и скрывался в келье Махмуд-Араба. Обитал я там месяц или два. Медресе Кукельташ — рай земной. Там есть все, кроме разве змеиной ноги, птичьего молока и души человеческой. Туда приводят самых что ни есть красавчиков и красоток и развлекаются с ними вовсю.
— Выходит, там все-таки попадается человеческая душа, — вставил словечко Курбан-Безумец.
— В общем, — продолжал Хайдарча, — в этом медресе можно отыскать, что только пожелаешь: дутар, тамбур[16], виноградное вино, еврейскую водку, пиво, коньяк, наркотики на выбор — индийский, смешанный с медом, особого состава из сока незрелых головок мака, терьяк... Короче, все, что услаждает жизнь.
— Как же от такого обилия соблазнов муллы не лишаются рассудка? — не скрыл недоумения Курбан-Безумец.
— Разве то, что вершат теперь муллы, идет в сравнение с самыми безрассудными поступками, — обратился Рузи-Помешанный к Курбану-Безумцу.
— Удивляться пока нечему... Самое поразительное не это. Принято считать, что любой из воспитанников Кукельташа становится либо важным муллой, либо святым, либо богатым баем, либо — после кончины — шахидом[17]. И так оно и есть: самые известные муллы, самые влиятельные хозяева шариата — выходцы из Кукельташа.
— Да, змеиной ноги там не найдешь, что верно, то верно, зато змеи, плодящие змеенышей, там кишмя кишат, — прервал Хайдарчу Рузи-Помешанный.
— Ни миршаб, ни раис не имели права переступать порог Кукельташа, ну, а там резались в карты, в азартные игры. И все сходило с рук, оставалось безнаказанным.
— Махмуд-Араб знался с чтецом Корана Абдулла-ходжой. Сын бая, он имел в базарных рядах не одну лавку, а в медресе Кукельташ — собственные кельи. Он еще владел несколькими хорошими домами в квартале Поччохуджа, но жить предпочитал в Кукельташе, так оно было приятнее. За два-три года он спустил в карты, растратил в пьянках-гулянках наличные денежки, а вслед за ними недвижимое имущество. В конце концов он разорился и шатался по улицам, корча из себя юродивого.
— Не исключено, что «в честь» его прежнего житья в медресе Кукельташ, его нарекут прорицателем или святым, — заметил Рузи-Помешанный.
— Да! Люди к нему и относились, как к святому, подавали ему милостыню, тем он и кормился, — подтвердил Хайдарча. — Когда же ему самому надоело звание юродивого или, как тут выразился Рузи-Помешанный, святого, он удалился в пустыню и стал... имамом мечети.