У Иззи уже начала болеть рука, как раз когда Коллетт наконец скомандовала: «Стоп!»
Все оторвались от своих блокнотов – в расширенных глазах мольба, как у детей, которых внезапно разбудили. И только Сара продолжала писать.
Если точнее, Иззи видела Тони Конноли в баре одного из своих же отелей: средь бела дня он выпивал в компании какой-то женщины.
– Ну как вам? – спросила Коллетт. – Иззи?
– О… – Иззи опустила глаза на свой блокнот. – Я бы сказала, что в основном вышла какая-то чепуха.
– Но вы не сдавались, и это главное. – Коллетт перевела глаза на Сару, продолжавшую писать. – На ваш взгляд, что-то из написанного может оказаться отправной точкой для какого-нибудь рассказа или стихотворения? Сара?
Но Сара не ответила: не отрывая глаз от своего блокнота она продолжала писать как одержимая.
– Знаете, Коллетт, – сказала Эйтне. – Интересно, что вы спросили именно об этом. Я и сама удивлена тому, что во мне всколыхнулось. – Она держала перед собой блокнот, словно намереваясь зачитать, что она там такого написала, но затем подняла руку к горлу, не позволяя себе заговорить.
Но Иззи заметила, что все внимание Коллетт было сконцентрировано на Саре. Она протянула к ней руку, и пальцы ее дрожали. Дрожь утихла, лишь когда она дотронулась до руки Сары.
– Все хорошо, Сара. Остановитесь, – сказала Коллетт.
Всем было очевидно, что Сара плачет. Более того, она и сама оказалась этим шокирована. Очевидно, в душе ее вскрылась какая-то рана, выплеснулась на бумагу и ужаснула ее.
– Простите, – сказала Сара. Захлопнув блокнот, она схватила сумку, повесила ее через плечо и, переступая через ноги участников, исчезла в темноте коридора.
– Ничего страшного, – тихо сказала Коллетт. – Вы даже не представляете, как часто такое происходит. Она вернется.
Гулко хлопнула дверь.
«Она не вернется», – подумала Иззи.
На следующее утро она проснулась под глухой шум радио на кухне и под топот Найла по лестнице: он бегал туда-сюда и совсем запыхался, выполняя распоряжения отца. Иззи молча полежала с открытыми глазами, вычленяя звуки, среди которых основной нотой звучало ворчание мужа. Разница состояла в том, что сегодня его присутствие не ранило и не раздражало.
Иззи вылезла из кровати, надела вчерашние брюки с блузкой, всунула ноги в домашние туфли и спустилась вниз.
Найл сидел за столом и ел хлопья. Взглянул на нее исподлобья точь-в-точь как его отец в ожидании неприятного разговора.
– Привет, солнышко, – сказала она.
– Привет, – ответил сын.
– Советую поспешить. Пусть лучше папа довезет тебя до школы, чем придется голосовать на дороге.
Расплывшись в улыбке, Найл побежал наверх одеваться.
Иззи приглушила радио, села за стол и налила себе чаю. Завязывая на ходу галстук, на кухню вошел Джеймс и при виде нее остановился, так и не затянув узел.
– Ну? – сказала она, сделав глоток чая.
– Ну… Найл! Поторопись, мы уезжаем.
– Как съездил в Дублин?
– Все как обычно.
Она видела, что снова обескуражила его. Они ругались вот уже двадцать лет, но он так и не научился предугадывать, когда именно она прекратит боевые действия. Она и сама не знала, когда это произойдет, но даже по ее меркам оттепель наступила неожиданно быстро.
Он затянул узел на галстуке.
– Где ты была вчера вечером? – спросил он, беря в руки свою чашку с чаем.
– Только представь – я была на занятиях по писательскому мастерству.
– Занятия по писательскому мастерству?
– Именно так.
Он призадумался, поспешно допивая чай.
– И кто там был?
– Все те же, что и во всех других кружках. Фионнуала Данливи, Эйтне Линч, Томас Паттерсон и жена Тони Конноли.
– О, эта страдалица.
– Она психанула и убежала вся в слезах.
– Правда?
– Правда.
– Прямо-таки расплакалась?
– Ревела белугой.
– И кто же организовал вам такие занятия?
– А ты как думаешь? Коллетт Кроули, конечно.
Глаза у него расширились от удивления.
– И что же ты написала?
– Написала стихотворение о том, какой ты поганец.
Он рассмеялся.
– Не сомневаюсь. Ну и как, хорошее получилось стихотворение?
– Еще бы. Все были в восторге, когда я прочитала его вслух.
– А рифмы там есть?
– Разумеется, – ответила она.
– Не терпится послушать.
– Послушаешь сегодня вечером. В постели.
Он поболтал в чашке остатки чая.