— Докопались. Попали под самую кладовую, взломали потолок и вытащили все мешки с деньгами. А суть рассказа состояла в том, что это были не разбойники, а революционеры, по заданию партии добывающие деньги для революционной работы.
— Выходит, они правильно всё делали и совсем молодцы?
— Революция состоялась — вот и судите сами, правильно или нет. Между прочим, у меня возникла догадка: не о Джугашвили ли в рассказе идёт речь? Как известно, у революционеров был лозунг: «Грабь награбленное!». Нужны были деньги для совершения революции.
— Джугашвили — это Сталин? — робко спросил Агафон.
— Совершенно верно. Сосо Джугашвили — это Сталин, которого вы знаете как отца народов.
— А мне вот что непонятно, — не унимался Агафон, — вот вы, Станислав, называете профессии: геодезист, топограф, маркшейдер, а чем они отличаются между собой? Я так понимаю, что они все рисуют карты, а в чём их разница?
— Хороший вопрос, хорошо мыслишь, — похвалил Станислав. — Постараюсь объяснить очень кратко. Как ты знаешь, земля — это шар, точнее, эллипсоид. А карта изображает землю на плоском листе бумаги. Для небольшого участка это нормально, а если взять большую территорию, то это уже проблема — развернуть сферу в плоскость. Вот тебе и разница: в первом случае план или карту составляет топограф, принимая местность за плоскость, а во втором случае требуются сложные вычисления и ими занимаются геодезисты. Короче, топография — это простейшая геодезия. А что касается маркшейдера, то это топограф-геодезист в приложении к горному делу, то есть он составляет карты подземных выработок, чем мы сейчас и собираемся заниматься. Но мы, кажется, заговорились, а время не ждёт, работы много.
— Да-да, — поддержал Роман, — командуй, что делать. Три дня в нашем распоряжении, надо уложиться за это время. Как, сможем?
— Штольню заснимем без проблем, направления ответвлений пещеры засечём, а вот с вашей «кладовой чудес» придётся повозиться. Узкий ход, теснота — работать неудобно.
— В подкопе-то, наверное, ещё теснее было, — полушутливо заметил Роман.
— Вот-вот, поработаем, как те контрабандисты! Где ползком, а где и на карачках. С теодолитом это стократно сложнее; даже установить на штативе проблема, не говоря уже об освещении и измерении длин.
Так всё и вышло. Когда закончили съёмку основной галереи, Егор с Агафоном готовы были этим и ограничиться, но Роман настоял: нет, камеру мумий нельзя оставить без координат. Что-то говорило ему о важности этой части подземелья. В узком и полном воды сифоне провозились целый день, но работу сообща сделали, поставив точку на макушке насыпного кургана в кладовой чудес.
Пленники подземелья
Из подземной экспедиции со съёмкой пещерных галерей и кладовой чудес Роман вернулся не очень словоохотливый — не хотел расстраивать Степана.
А Стёпе, конечно, не терпелось узнать новости. Когда сам не бывал, всё кажется во сто крат привлекательнее и интереснее, чем на самом деле.
— Ну и что там, Рома, клад подземный? Небось, динозавра откопали?
— Держи карман шире — кучу хлама! И ту не трогали, хотя проглядывает там кое-что занимательное. Кости, рога, черепа.
— Рога? Чьи?
— Оленя, есть козлиные, есть мумии.
— А скелеты?
— Всем мерещатся скелеты! Есть разрозненные кости, в том числе и человеческие. Мумии, понимаешь, в основном мумии мелких зверьков.
Слушая Романа, Стёпа несколько раз восклицал:
— Эх, не было меня там! Как это у вас хватило терпения не порыться в отложениях веков?! Я бы не удержался, но обязательно доберусь.
— Смотри, не обдери колени и локти! — в ответ на это бросил Роман. — Без провожатого один не суйся. Лаз этот потайной — не зная, не найдёшь.
— Я с Егором договорился — он же охотник, следопыт.
— Лучше бы с Фемистоклом…
— Мы как-нибудь сами. На каждого Фемистокла не напасёшься. Он один, а нас четверо, тем более он не мальчишка, чтобы везде с нами лазить.
— Ну, смотри сам.
Егор же на правах старожила поучал Степана:
— Главное, надо взять тёплые вещи — я, например, прихвачу отцовский ватник. Да не забудь клеёнку, чтобы одежду завернуть, уберечь от сырости. Лезть будем по сплошной воде, не хуже лягуш. Лаз там узкий и тесный, что твоя волчья нора.
— Это меня не пугает. Раз вы прошли — я что, хуже?
Когда же промокшие, запыхавшиеся от тяжёлого лазания, оба, стуча зубами, выбрались в заветный зал, Стёпа заговорил по-другому:
— Вот ты, Егор, и уморил! Надо же так карабкаться, ползти на карачках! Завёл не лучше, чем Сусанин поляков. Какая там волчья нора! Эта дыра хуже барсучьей!