— Фома, до встречи! Нас не забывай, приходи!
— Встретимся, встретимся! У меня ещё есть что вам показать и рассказать.
— Да-да, мальчики с вами как за каменной стеной! — подтвердил Пётр Иванович.
Афанасий долго тряс руки спасённым Стёпе и Егору, нечаянно обронив при этом неудачную фразу, не понравившуюся подземным сидельцам:
— Вы, ребята, бравые, но надеюсь, не будете больше делать подобных глупостей.
— Это какие ещё глупости? — насупился Егор. — Это то, что мы лазили в подземную камеру? Так ведь кто-то должен был её исследовать! Не мы — так кто-то другой.
— Верно, Егорша! — похвалил его Степан. — Дерзайте, граф, вас ждут великие дела! Как там про буревестника: «безумству храбрых поём мы песню»!
— Ну, допустим, храбрости там было не так уж много, — деликатно заметил Пётр Иванович, — скорее безрассудство.
— Безрассудство? — Обиженный Егор не сразу подобрал слова. — А как же альпинисты лезут зачем-то на гору, путешественники открывают новые земли, рискуя жизнью?
Он замолчал, будто устыдившись смелости своей речи, а потом добавил невесело:
— А что, неужели все наши приключения закончились? Стёпа с Романом уезжают — нам с Гошей вдвоём, пожалуй, скучновато будет.
— Ну вот, ты уже и запереживал! — неодобрительно отозвался Стёпа. — Во-первых, мы будем приезжать на каникулы, а во-вторых, с вами остаётся Фома, да и Станислав не откажется составить вам компанию. Что ты, Станислав, думаешь об этом?
— Я как раз думаю: не пригласить ли мне из Алма-Аты своего друга-археолога на раскопки? Он такой, что не одного чудика раскопает, а целый город древних рудокопов найдёт! И приедет со всеми бумагами из Института археологии, так что всё будет по правилам и по закону. А что касается тайн, я уверен, что они только начинаются. Тут ещё много чудес откроется.
— Это было бы здорово! — обрадовался Егор. — Все забыли, что Фома ещё обещал показать нам подземную мастерскую, где древние бергалы изготавливали свои каменные инструменты, молотки и зубила. Да ещё мумии в камере мертвецов ждут, когда их раскопают, — вспомнил он, — эту кучу надо разворошить и изучить, что там есть.
— Тебе бы всё ворошить! — возмутился Агафон. — Мало, что ли, в камере просидел? Подняли на ноги чуть ли не весь Зыряновск!
— Ребята, не ссорьтесь, — ласково сказал Пётр Иванович. — Оба вы — и Егор, и Стёпа — молодцы, что сумели выжить, приобрели опыт и впредь будете умнее. По себе знаю, что жизнь — непростая штука и в ней всякое бывает: и хорошее, и плохое. И хорошо то, что хорошо кончается. Вот и Станислав нам здорово помог, и ребята-спасатели, и начальство в Столбоухе, и в Зыряновске. Нам все помогали, никто не отказал, за что всем спасибо.
— Да, я ещё хочу сказать, — к словам отца присоединился Степан, — что мы выжили благодаря совету Егора взять с собой тёплую одежду. Без неё точно дали бы дуба.
— Я же говорю, что вы вели себя достойно, — подтвердил Пётр Иванович. — Не какие-нибудь слабаки, а настоящие таёжники!
Так в разговорах они незаметно вышли на торную дорогу, где спасателей ждал грузовик, а мирно пасшийся здесь же коняшка Дементьевых приветствовал своих хозяев радостным ржанием.
— Желающих прокатиться прошу в мою карету! — запрягая коня в телегу, шутливо обратился Пётр Иванович к своим спутникам.
И хотя места в грузовике было сколько угодно, компания друзей не раздумывая приняла это приглашение. Но что же, старому Карьке везти шестерых крепких седоков, да ещё и по плохой дороге? Конечно, все, кроме Петра Ивановича, взгромоздившегося в бричку, жалея старую лошадку, шли рядом и мирно беседовали.
Звонко, на всю тайгу кричали слётки сарычей, называемых здесь карагушами (значит, не так уж молчалива тайга в эту пору!). Серая гряда Холзуна высилась за спиной, закрывая горизонт. Зелёные пятна кедрачей чередовались там с серыми шлейфами осыпей — корумов, — пятна снега белели лишь кое-где по логам. С другой стороны струился Хамир — светлый, обмелевший к середине лета, — и искорки солнечных бликов вспыхивали в зеленоватой, как изумруд, воде. Стоявший прямо в русле кедр цепко вросся в галечник, и вызывало удивление, как мог он сохраниться, сопротивляясь постоянным разливам мощной реки. «Вот так и надо жить — бороться и не сдаваться, — вдруг почему-то пришло на ум Роману, — и он наверняка счастлив, этот кедр, несмотря на все свои страдания и вечную борьбу за жизнь».