— Так это ж силы природы, и это каждому понятно! — не удержался Степан.
— Для тебя это так, а для алтайцев это Алтай-хан, — отвечал Пахом Ильич. — Раньше и я так же думал, а вот постарел, набрался ума-разума — и теперь, как увижу осенью, что Холзун снегом припорошило, думаю: «Вишь, седина упала на голову Хана». Холзун-то весь перед глазами. Смотрю на него: если чёрные тучи заклубятся над ним — хмурится Хан Алтай, сердится. И наоборот: сияет — значит, всё хорошо, доволен, и нам, людям опасаться нечего. То же и Хамир: спокойно катит свои волны — блажен, слава богу, Хан, и людям хорошо. Вот так-то, молодые люди, а это ваше право, как думать: есть ли Хан Алтай или его нет. Тут неволь или думай, как хошь — от судьбы не уйдёшь.
Борис Васильевич
В воскресенье вечером вернувшийся из Зыряновска Пётр Иванович делился впечатлениями со своими домочадцами:
— Был я у Бориса Васильевича, ночевал у него. Просил он, чтобы остался ещё на пару деньков, да сами понимаете, никак мне нельзя задерживаться. Пчёлы ведь ждать не будут. Душевный человек этот Борис Васильевич!
— И то верно, — подтвердила Марфа. — Очень интеллигентный. Хоть и начальник, а такой простой.
— Это правда, что простой, — согласился Пётр Иванович, — и слишком уж порядочный. С работягами разговаривает, как с равными, хотя и начальник рудника.
— Как это слишком порядочный? — не поняла Марфа. — Порядочности много не бывает. Чем больше, тем лучше.
— А вот так, в наше время, оказывается, что бывает. Хочешь жить — умей и покривить душой, а кое-где и наврать. А Борис Васильевич человек прямой, говорит то, что считает нужным, а такому в начальстве трудно удержаться. И не поддаётся он на нечестное дело.
— Так уж говори прямо, чем он там не угодил директору. Директор же комбината его начальник?
— Ну, Марфа, не нам с тобой разбираться в делах рудника, там всё сложно. С одной стороны коллектив, а это ни много, ни мало, почти тысяча человек, а с другой — управление комбината, а за ним Министерство. И все гнут свою линию. А всё сводится к одному: давай-давай! Давай план любой ценой. Работягам нужна зарплата, дирекции нужны ордена и повышение по службе. А не будет плана — стукнут по шапке. А Борис Васильевич как на передовой, и все давят на него. Другие что — выкручиваются, врут в отчётности, занимаются приписками, а наш ни в какую. Горой стоит за честность. Сама понимаешь: будет ли любить такого человека начальство?
— Да, тяжёлый случай, — согласилась Марфа.
Роман и Стёпа слушают отца и, хотя и не вникают в тонкости разговора, а и им понятно, что туго приходится Борису Васильевичу, с которым сдружились год назад, когда он проводил свой отпуск с женой Клавдией Николаевной у них на пасеке. Сколько было разговоров, сколько интересного услышали они от опытного горного инженера, хорошего рассказчика и собеседника! Немало они тогда побродили по тайге, а уж сколько раз на рыбалке бывали совместно — и не сосчитать. Словом, крепко они тогда сдружились, хотя по возрасту годятся Борису Васильевичу в сыновья, а то и во внуки.
— Но я ещё самое главное не сказал, — продолжал между тем Пётр Иванович. — Приглашают они с Клавдией Николаевной наших ребят с Надюшей к себе в гости. Пусть, говорят, поживут у нас в весенние каникулы. Там у них на руднике интересные вещи происходят. Как Борис Васильевич кое-что рассказал — так мне даже самому, как мальчишке, захотелось всё это посмотреть.
— Вот оно как выходит, — откликнулась Марфа, — так бы сразу и говорил! Значит, заскучали Борис Васильевич с Клавдией. Детей-то своих давно отправили вить свои гнёзда — видать, тоска стала заедать, — заключила она и тут же добавила: — А что же там такого занимательного может быть на руднике? Копают себе, руду добывают.
Мать спрашивает, а у ребят уши на макушке. Раз уж отец говорит — значит там, на руднике, случилось что-то чудесное, волшебство или открылась какая-то тайна.
— Ну не говори, — энергично возразил жене Пётр Иванович, — сама думай, они же карьер копают на месте старого города. Конечно, город небольшой, но ведь это рудник, которому скоро двести лет стукнет. Они историю копают, вот что они делают! — почти в сердцах произнес Пётр Иванович. — Там что ни копни, открывается какая-нибудь тайна. То на подвал наткнутся забытый, то на зарытый клад, спрятанный в годы Гражданской войны. А то ещё старые выработки, шахты вскрывают. Вот сто лет стояла шахта, никто в неё не лазил, а тут — на тебе: открылась вся картина, которая была в те забытые времена. Деревянные трубы для водоотлива, кайлушки старинные, да мало ли чего!