— На глубине её не возьмёшь, а на мели рыба не будет дремать. А посередь самый раз.
— Егор, мы как древние охотники или воины, что с дротиками сражались.
— Ну, не совсем так. Дротики кидали, а я вот, гляди, медленно опускаю острогу, тихонько подвожу к рыбе, а потом раз! Колю с силой. Смотри, какая сорожка попалась!
— Нечестно это, — говорит Агафон. — Как разбойники, ночью спящих бьём.
— Оно вроде бы и так, да уж больно заманчива эта охота.
— А ведь и правда, что это не рыбалка, а охота, — вдруг согласился Гоша. — Смотри, смотри! Вроде как полено белеет на глубине. Однако, щука это.
— Она и есть! — согласился Егорка, держа на изготовке острогу. — Теперь остановись, — шёпотом приказал он и осторожно опустил в воду своё страшное орудие. Весь напрягшись, медленно двигал он острогу к рыбьей спине и вдруг, привстав, с силой вонзил её в глубину. Наколотая на острые зубцы, щучка бьётся и хлещет хвостом, пытаясь вырваться, но заусенцы на концах держат крепко.
— Жестоко! — не удержался Гоша.
— А ты как хотел, это охота! Кидай в садок, пока в воду не упрыгала!
— Тихо, тихо! — вдруг живо зашептал Егор. — Кажись, тальмень! Смотри, спина светлая, словно хлебная булка, а головы не видно. Он её в кусты спрятал — так ему спокойней спать.
Однако таймень сорвался, а может, вовремя очухался, в сторону увильнул. Но у ребят к утру уже было полное ведерко с сорожкой.
Художник из туманного Альбиона
В один из субботних дней у дома Дементьевых остановился молодой мужчина, обвешанный фотоаппаратами. Это был Станислав, пришедший навестить полюбившийся ему уголок за Хамиром.
— Иду на водопады, — объяснил он Петру Ивановичу, встретившему его у калитки. — Нравится мне ваша Большая Речка.
— Нам и самим она нравится, — согласился Пётр Иванович, — живём на ней, видим каждый день, а не насмотримся. А как там Борис Васильевич поживает? Мы ж его ждём — он у нас, считай, каждый год с семьёй отдыхает, иной раз полный отпуск проводит.
— Борис Васильевич? А он не приедет — он уволился.
— Как это? Он же не собирался уходить, и наоборот, говорил, что работает с удовольствием.
— Его уволили.
— Тошно мне! — всплеснула руками подошедшая Марфа. — Хорошего специалиста уволили! Его же и народ любил.
— Народ действительно любил, да вот директору не по нраву пришёлся. Слишком честно работал, на приписки не шёл.
— Вот оно как! — удивился Пётр Иванович. — Значит, честно работать — это плохо?
— Выходит, что так. Начальству ведь надо план выполнять, а как — его не интересует. Давай, и всё тут.
— Да, нам тут трудно разобраться, что и как, — перевёл разговор на другую тему Пётр Иванович. — А что бы вам не пожить у нас с недельку, тем более что наши места вам нравятся? Поговорили бы, вы бы нам рассказали про нашу историю.
— Спасибо за приглашение, я бы с удовольствием, но в моём распоряжении только пара дней. В понедельник мне надо на работу. А переночевать могу.
— Милости просим, — сказала Марфа, — интересному человеку мы всегда рады.
Вечером после чая, сидя вокруг большого стола, все ждали рассказа зыряновского гостя.
— Станислав, я вот задаюсь вопросом: что привлекало путешественников в Зыряновск? — первым делом спросил Пётр Иванович. — Ведь сколько их здесь перебывало!
— Да, действительно, в девятнадцатом веке Зыряновск был центром притяжения многих светил: Гумбольдт, Ледебур, Брем и множество наших отечественных учёных, в основном геологов. А почему именно к нам? А всё очень просто. Приезжали ведь не только в Зыряновск — всех интересовали Колывано-Воскресенские заводы с центром в Барнауле, где был центр технической и культурной жизни всей Западной Сибири. Пётр Петрович Семёнов, известный как Тянь-Шанский, назвал Барнаул сибирскими Афинами за то, что здесь была налажена жизнь европейского склада. Ехали, чтобы познакомиться с горным промыслом, с технически грамотными людьми, ну и, конечно, с природой Алтая.
— Наверное, в первую очередь интересовала именно природа, — вставил Пётр Иванович.
— Да, конечно, вы правы. А что Барнаул, Риддер или Зыряновск — так здесь было удобно останавливаться и получать помощь в людях, в транспорте, да во всём, что угодно. Вы знаете, что поражает, если задуматься? То ли русское гостеприимство, то ли чинопоклонение, то ли заискивание перед иностранцами, но ведь почти все эти визитёры по приезде в Россию становились как бы на государственное обеспечение. Их бесплатно возили, охраняли, давая в сопровождение казаков и проводников. Их всюду принимали, как сейчас бы сказали, первые лица губерний, уездов, рудников и волостей. Да ещё как принимали: задавали пиры и званые обеды! Невозможно себе представить, чтобы так принимали любого русского в Европе. Разве что царя. Вот как всё это, Пётр Иванович, понимать?