Здесь было полное уединение, и никто не нарушал покоя этого укромного уголка среди дремучего леса. Крохотный ручеёк с кристально чистой водой струился совсем рядом. Лопушистые листья мать-и-мачехи обрамляли его, зелёной щёткой стоял частокол молодого хвоща. Постоянными обитателями здесь были изящная горная трясогузка и пёстрые рябчики, любившие прилетать на открытый берег ручья, чтобы попорхаться в песке и поглотать мелкую гальку. Время от времени братья, то вместе, то поодиночке посещали свою потаённую хижину, находя здесь покой и тихую радость общения с диким лесом. Поздней осенью, когда на улице хмарь и слякоть, сиди в тепле и в окошко поглядывай. А лучше всего здесь просто мечталось и думалось о чём-то самом заветном и сокровенном.
За горными петухами
Медленно и как бы нехотя наступала весна. Но она уже чувствовалась по яркому сиянию солнца и нестерпимому блеску снега. Ещё нигде не проглянула ни одна проталина, а тетерева уже волнуются. Не терпится им поплясать, свою удаль показать. Ходит тетерев-косач туда-сюда по ветке, вниз посматривает: не показалась ли земля? Снег ещё не поплыл, а поверх льда на реках уже выступила вода, днём она расплывается под солнцем, как сахар, поедая снег, а ночью вновь смёрзнется жёлтым блином-наплывом — гладким, как стекло.
От нетерпения сердито бормочет себе под нос тетерев, будто грозит кому-то: «Продам шубу, куплю балахон». Вот заладил: ну и продавай, коли жарко стало. Скок-поскок, спрыгнул на снег, походил по жёсткому насту, опустив крылья и подняв хвост. Нет, несподручно голыми ногами по снегу-то шлёпать — взобрался опять на берёзу. Песенка тетерева вовсе не громкая, а разносится в весеннюю пору во все стороны, далеко по горам, по долам. На что Столбоуха — большое село, а хорошо слышится на всех улицах тетеревиное бормотание, особенно по утрам. И Роме со Стёпой не терпится в лес не хуже, чем косачам. Сидят на уроках, в окна поглядывают.
Майским субботним вечером вся семья Дементьевых сидит у самовара. Назавтра наметили поход за глухарями, и, конечно, разговор только об этом. Можно ли назвать охотой ловлю птиц петлями?
— Во всех книгах пишут, как весной охотятся на глухарей, — делился Пётр Иванович. — Крадутся к токующей птице ночью, подскакивают, когда глухарь точит — шипит и щёлкает. Любовь у него, и он якобы в это время ничего не слышит, глохнет. А вот у нас совсем не так. И глухарь наш совсем другой — черноклювый, горный, и вовсе он не тугоухий. А почему так — не знаю. Может, все врут? Наши ли охотники или российские?
— Да к чему это ночью по тайге шарашиться. заряд ружейный тратить, — встрела в разговор Марфа, — когда петлями куда добычливей охота бывает? Ещё дед мой этих петухов так добывал. И отец, само собой. Потому наш глухарь и называется горным, что на горе его ловят. На равнине в России этот способ не пройдёт, а у нас на Алтае того же косача, бывает, руками ловят.
— Как это? — не поверил Стёпа. — Тетерев — птица! Как его можно поймать, если он летает?
— Летать летает, да вот на ночь в снег зарывается. Если мороз за тридцать, может не только ночь, но и день там просидеть. Под снегом ему тепло, благодатно, да вот беда: когда он с берёзы вниз спрыгивает, на снегу след остается. Охотник идёт, примечает: «Ага, здесь косачи с дерева спрыгнули». Ямки-то, они видны. Тихонько подкрадывается и… кошкой бросается и хватает тетерева. А то ещё и сачком — так ещё сподручнее.
— Да-а, — протянул Рома, — надо и нам попробовать.
— И не жалко вам? — вступила в разговор Надя. — Как-то нечестно получается. Им и так тяжело зимой, а тут вы, будто голодные!
— Ну, не нам, так лисе на обед достанется, — оправдывался Степан.
— Это что, — опять взяла слово мать, — в бытность моего детства косачей было так много, что их ловили, сидя в специально вырытых ямах. Сверху укрыто всё ветками, соломой, и снопики пшеницы — их называли кладью — для приманки расставлены. Тетерева глупые, лезут за поживой, а тут яма. Проваливаются — только успевай хватать.
— Это очень жестоко, и мне не нравится, когда вы называете тетеревов глупыми!
Надя не очень любила рассказы охотников, хотя частенько сопровождала братьев в прогулках по лесу, да и на охоте бывала не раз.
— Тут, Надюша, так, — за всех ответил отец, — или признавать охоту, или нет. А охота, между прочим, человека человеком сделала. На одних корешках да луковичках дикий человек гомо сапиенс бы не стал. А впрочем, Надя, я с тобой согласен. Атавизм эта охота, должна бы отмереть эта страсть, а тянет. Так как, с нами-то завтра пойдёшь?