— А ты сам как? — так же шёпотом спросил хозяин и громко закричал в избу: — Марья, отрежь им от каравая хлеба и сала кусок добрым путникам.
— За меня не беспокойтесь, — шёпотом и опять скороговоркой ответил Агафон. — Я не сегодня-завтра убегу от них.
— С богом идите и на меня не серчайте, — заорал хозяин в темноту, передавая Агафону мешок с едой. — Перекусить я вам положил, а на меня обиду не имейте и остерегайтесь. Бродят тут двое убийц, как бы вам они не попались на дороге!
— Спасибо, хозяин, за доброту, — ответил Упырь. — Век тебя не забудем! — И тихо про себя добавил: — Попадись мне на узенькой дорожке — горло перегрызу. Поджечь бы неплохо этого мерзавца, да самим в тайге укрываться. — Ну-ка, Агафон, показывай, чем тебя наградили. Ага, сало — это добре. Хорошим бандитом, Агафон, будешь.
— Хы-хы! — как чёрт, выскочил из темноты сияющий Прыщ. — Глядите, чего я раздобыл! Еле допёр.
В обеих руках у него было что-то большое, белое.
— Пока вы там переговоры вели, я тут оприходовал пару гусей.
— Ну и жук ты, Прыщ! — похвалил его Упырь. — И когда успел, урка?
— Как собаку убрали, я сразу по воркотне гусей к ним в стайку. Шеи двум свернул, а они даже ни гу-гу. Вот они, голубчики. Как и замышлял.
К рассвету они забрались в сторону от дороги и тропы в таёжные дебри и остановились на отдых.
— Живо ощипай одного гуся, — приказал Упырь Агафону. — А ты, Прыщ, разводи огонь. Я тут сосну, и как проснусь, чтобы жаркое было готово.
Прыщ свежевал гуся, готовил вертел, а у самого была одна мысль: прикончить бы сейчас спящего Упыря, и весь золотой песок, что забрали у москвича, был бы его. Пожалуй, и домок можно было бы купить, и пожить по-человечески.
После жирного обеда сытый и довольный Упырь разглагольствовал:
— Ну вот, Агафон, можно поздравить тебя с боевым крещением! Теперь считай, что ты наш подельник. Вместе в тюряге будем сидеть. А правда, неплохо мы этого дурака, пчеловода, объегорили! Представляю его рожу, когда он в своём хлеву обнаружит пропажу! Так что ты, Агафон, нас держись. Работать не надо — дураки пусть работают за нас. А мы свободные люди, живём, как хотим. Даже поэты воспевали свободу.
— Свобода, свобода! — передразнил его Прыщ. — Тюрьма по нам плачет. А Агафон подумал: «Дудки, всё равно вас перехитрю и убегу!»
— Ты его, дурака, Прыща не слушай, — продолжал Упырь, — он мелкоплавающий воришка, к тому же трус.
Потом они долго продирались сквозь травяные дебри, без передыха шли и лезли по тропам и без них на какую-то известную Упырю верхотуру. Лишь раз на короткой остановке довольный Упырь поделился с Прыщом:
— За нами погонятся в Уймон, а мы отсидимся в другом месте.
Всё же Прыщ улучил минутку и, оставшись наедине с Агафоном, вкрадчиво сказал ему вполголоса:
— Знаю, что ты всё равно убежишь, и я тебе помогу. Может, сегодня ночью. А ты там скажи в милиции, что не виновен я в убийстве. Он, он, варначина всё совершил ради этого золотого песка проклятого. А то, может, повяжем его сегодня ночью, а? В милицию сдадим. А?
И, видя, что Агафон молчит, согласился:
— Нет, не одолеть нам его, бычину. А ты ещё совсем мальчонка.
Тут затрещали, зашатались кусты, и Прыщ прокомментировал вполголоса:
— Идёт. Обожрался гуся-то, варнак! Чтобы сдох!
Почти в темноте набрели на заброшенную охотничью избушку и остановились на ночлег. Агафон всё время думал о побеге, тем более что теперь его уже не охраняли. Однако, вместе со всеми перекусив остатками гуся, он не смог пересилить себя и повалился спать на кучу старого сена. Очень уж устал он за день от беспрерывной ходьбы, да и бессонная прошлая ночь сказывалась.
Проснулся — было уже светло, и солнце било в открытую дверь избушки. «Неужели проспал?» — с ужасом вспомнил он о том, что собирался ночью бежать. Но оглянулся: где же его разбойники? Их нигде не было. «Сбежали! — понял Агафон. — Я свободен». Ещё не веря в это, Агафон вышел из избушки. Постоял, прислушиваясь, — всё тихо, лишь дятел сосредоточенно долбил старый кедр. Одиночество, незнакомое место, тайга Агафона не пугали. Теперь надо было определиться, куда идти. Агафон не видел карты своего края, но догадался, что идти надо вниз по ручью, по любой встреченной по пути речке. Любая из них приведёт или к Бухтарме, или к Катуни. Бухтарма на западе — значит, туда и надо идти. Во всяком случае, так он выйдет к людям, а значит, не пропадёт. Хотелось есть, ему сбежавшие уголовники не оставили ни крошки хлеба. Но и это не сильно его расстроило. «И то хлеб, что оставили в живых и даже не избили», — подумал Агафон и оглянулся. Вокруг стояли кедры с нетронутыми шишками, кое-где они росли довольно низко. Уже начинала спеть малина, кое-где можно было найти полевую клубнику. Кедровые шишки, хотя и не созрели, но были уже съедобны. Набив карманы шишками, Агафон пошёл по логу вниз, благо здесь, в высокогорье, травы не были высоки и так густы, как ниже, в пихтачах и березняках. Встреча с медведями его не пугала, да он о них и не думал. Ручей оказался «правильным», так как вёл на запад, а это означало, что рано или поздно он выйдет на приток Бухтармы. Вокруг стояла седоватая тайга с обомшелыми пихтами, увешенными плетями и бородами сизых лишайников. С громким порханьем крыльев то и дело взлетали рябчики. Пёстрая глухарка-копалуха с сердитым квохтаньем торопливо увела из-под ног Агафона выводок уже почти взрослых глухарят. Действительно, вскоре Агафон вышел к большой реке, и он догадался, что это не Хамир.