Джахандар-ага пришпорил коня и вымахнул из-под берега. С высоты он оглянулся и крикнул вслед Таптыгу:
- У брода бери правее, а то перевернешь арбу и сам попадешь в водоворот!
Арба вскоре исчезла из виду. Джахандар-ага поехал домой. На дворе он позвал:
- Эй, кто там есть, возьмите коня!
Повесив винтовку на столб, подпирающий веранду, он поднялся на навес открытое плоское место, с которого лучше всего оглядеть все вокруг. Поглядел в ту сторону, где в эти минуты совсем умирало солнце. Вытянувшись в цепочку, медленно шли от Куры сытые, довольные коровы с выменем, набухшим от молока. Молодые бычки и телки перегоняли друг друга, поддевали рогами, едва обозначившимися на лбу. Матерый бык отстал от общего шествия, бил землю копытом, ковырял ее рогом и ревел.
Джахандар-ага стоял на навесе до тех пор, пока стадо не подошло ко двору. Впереди стада шел любимец Джахандар-аги - олень с большими ветвистыми рогами. У других впереди стада всегда идет вожак-козел, а в этом стаде - олень. Джахандар-ага поймал его три года назад маленьким олененком в лесу за Курой, вырастил, приучил к стаду. И вот теперь гордое лесное животное смиренно ведет стадо домой, побрякивая колокольчиком, висящим на шее.
Джахандар-ага спустился с навеса и вышел навстречу стаду. Олень подошел к хозяину, ткнулся в ладони прохладным и влажным носом.
Обычно хозяин ласкал оленя в эту минуту, трепал его по шее, гладил ему плоский широкий лоб, чесал между рогами. Но теперь хозяину, как видно, не до оленя, он отошел в сторону, предоставив стадо служанкам, которые и загонят на место, и дадут корму, и подоят коров.
Вот уж и собак спустили с цепи, все погружается в тишину и во тьму. Всякие звяканья, стуки, шорохи, связанные с окончанием дня, затихли возле домов, и тишина разлилась по всем окрестностям. Погасли окна, погасли уличные очаги во дворах, люди укладывались спать, все замирало до утра. Сильнее становились только запахи свежести, наплывающей от воды, шум Куры да еще росла тяжесть на душе у Джахандар-аги.
Его дом затих, но падал светлый свет из окон, дом ждал своего хозяина, а хозяин между тем боялся приблизиться к своему дому. Он стоял у ворот, глядел в сторону шумящей во тьме Куры и старался понять, что же все-таки и как же все это произошло.
Может быть, нужно было думать не теперь, а два дня назад, когда он возвращался из города и увидел на берегу реки эту молодую, красивую крепкотелую Мелек. Но тогда он как раз ни о чем не думал совсем, да и не мог ни о чем думать. Как только увидел ее, какая-то темная горячая волна разлилась по телу, затуманила мозг, застлала глаза, наполняя каждую мышцу сладкой тяжестью.
Это была не первая встреча. В прошлом году, когда жители нижних сел переезжали в горы, он увидел и заприметил Мелек. Впереди длинного обоза из скрипучих арб ехали верхом на конях женщины и девушки. У разлива они остановились и поили коней. Мелек (тогда Джахандар-ага не знал еще, как ее зовут) прямо и ловко сидела в седле. Нижний край платья у нее зацепился, должно быть, за седло, и взгляд Джахандар-аги невольно остановился на полном женском колене. Женщина не знала, что ее колено открыто, но особым женским чутьем она почувствовала, что на нее смотрят, и стала оглядываться по сторонам, ища чужой взгляд. Джахандар-ага полулежал на траве, обняв винтовку.
То ли от молодости и крепости, наполняющей ее тело, то ли в ответ на восхищение, откровенно светившееся в глазах мужчины, Мелек неожиданно улыбнулась ему. Джахандар-ага улыбнулся тоже. Женщина мгновенно спохватилась, покраснела, закрыла лицо концом накидки, торопливо поправила сбившееся платье и пришпорила коня. Но уже было поздно. Образ улыбающегося мужчины, развалившегося на траве, она повезла, с собой, также как ее соблазнительный образ остался в глазах мужчины.
Можно было бы расспросить у кого-нибудь из длинного обоза, кто эта женщина, откуда, как ее зовут, но Джахандар-ага почему-то не осмелился это сделать.
И вдруг год спустя, возвращаясь из города, он снова увидел ее на берегу Куры. Целый год он вспоминал эту женщину. Он видел ее во сне, думал о ней наяву, и как только она вспоминалась, та же самая темная горячая волна приятной сладковатой тяжестью заливала всю его плоть.
Джахандар-ага остановил коня и стал сзади глядеть на ничего не подозревавшую Мелек. Женщина, зайдя по щиколотки в текучую быструю воду Куры, мыла ноги, показывая их до колен. В последних отблесках закатного солнца казались золотистыми и воды Куры, и ноги Мелек, и даже ее черные волосы.
Джахандар-ага тронул коня и в одно мгновение оказался рядом с женщиной.
- Послушай, ради памяти твоего отца, напои водой.
Женщина вздрогнула и распрямилась. Она увидела огромного мужчину, возвышающегося над ней, как скала, и сразу узнала ту же самую прошлогоднюю улыбку. Дрожащей рукой она зачерпнула в Куре и протянула всаднику медную кружку. Джахандар-ага схватил Мелек за локоть протянутой руки, притянул к себе, и в одно мгновение та оказалась в седле. Она, конечно, начала биться и вырываться, но конь был направлен смело и прямо поперек Куры, на тот пустынный берег, в тот вечереющий синий лес.
Две ночи провел Джахандар-ага за рекой у знакомых хуторян, упиваясь своей победой. На третьи сутки он привез Мелек к себе домой.
Мелек не любила своего законного мужа, Джахандар-ага был хорош и силен, поэтому она сразу и целиком подчинилась этому решительному мужчине с львиным, как ей казалось, сердцем.
Джахандар-ага думал, что все пройдет тихо и спокойно. Ну, может быть, пошумит сначала, покипятится Зарнигяр, но ведь успокоится же она в конце концов. А о детях распалившийся неожиданной любовью Джахандар-ага и не вспомнил. И вот разразился этот утренний отвратительный скандал: сын замахнулся на отца, Мелек едва осталась жива, Зарнигяр-ханум пребывает разъяренной, Салатын страдает.
Джахандар-ага кружился около двери, не осмеливаясь войти внутрь. Он боялся, что стоит ему открыть дверь, как снова поднимется шум, и, быть может, он сделает тогда нечто непоправимое.
Зажглись звезды, и заметно похолодало. Джахандар-ага решился и вошел в дом. Вопреки ожиданиям, дом его встретил тишиной. Никто не вышел встречать его, да и некому было выходить. Шамхал ушел из дому, Зарнигяр-ханум забилась куда-то и, наверно, плакала. Салатын, напуганная происшедшим, не смела показаться на глаза. Только Мелек и была в комнате. Она сидела на краешке тахты, прислонившись к стене.
Из-за того, что никто не оправил лампу, свисающую с потолка, в комнате было полутемно. Этот бледный желтоватый свет раздражал, наводил уныние. Джахандар-ага вывернул фитиль и только сейчас, повернувшись, посмотрел на Мелек. Молодая женщина сидела, сложив руки на груди и неподвижно глядя в окно. Ее платье было в нескольких местах разорвано. На лбу и на щеках синяки. Она сидела и всхлипывала.
Джахандар-ага растерянно молчал, он не знал, что говорить и что делать: то ли подойти и утешить, то ли крикнуть, чтобы она замолчала. Тишина длилась долго. Всхлипывание становилось все громче. Джахандар-ага, полулежавший на тахте, наконец потерял терпение:
- Ну довольно! Перестань разливаться рекой. Встань, подойди ко мне.
Мелек подошла и встала перед мужчиной.
- Зачем ты сделал меня несчастной? Зачем я тебе нужна?
- Ну, а что такого с тобой случилось?
- Что же еще могло случиться? Я опозорена на весь мир. С каким лицом мне возвращаться назад. Они ведь меня убьют.
- Не говори глупостей. Ты никуда из этого дома не уйдешь.
- А Шамхал?
- Шамхал - щенок. - Мужчина поднялся и сел прямо, расправив плечи. Больше чтоб я не слышал его имени.
- А твоя жена, дочь?
- Поменьше разговаривай. Это тебя не касается. Я хозяин дома, я знаю, что делаю.
Мелек подчинилась и замолчала. Но в глубине души Джахандар-ага чувствовал свою неправоту. Он понимал, что на этом дело не кончится, что каждый день в доме будут ссоры и крики. А между тем мир в доме во что бы то ни стало надо было восстановить. Нужно вернуть жизнь снова на старый путь, в тихую колею. Да жалко и Зарнигяр. Сколько лет они клали головы на одну подушку. У него взрослые сыновья, дочь на выданье. Как же теперь быть? Разве возможно Зарнигяр выгнать из этого дома? Что скажут люди?