Все началось с вещих, как оказалось, слов отца в одно ничем не примечательное февральское утро.
По обыкновению, они завтракали все вместе: она, мать и отец. Элль, поймав на себе внимательный оценивающий взгляд отца, спросила:
— Что такое, папа?
Отец неожиданно смутился и стал вертеть в пальцах пустую кофейную чашку.
— Ну папа! — заинтригованная поведением отца, Элль потребовала объяснений.
В ответ он улыбнулся в усы и скосил глаза на мать, как бы говоря: потом, не при ней. Мать, занятая просмотром журнала, ничего не заметила.
Сразу же после завтрака Элль последовала за отцом в его кабинет с намерением учинить допрос с пристрастием. Она присела на подлокотник большого потертого кресла, которое отец предпочитал всей новомодной и специально разработанной офисной мебели, и прижалась к его плечу щекой.
— Знаешь, дочка, это ведь чисто мужские мысли, — сказал отец, доставая из коробки сигару. Кабинет был единственным местом в доме, где он позволял себе курить.
— Тем более выкладывай, — заявила Элль тоном, не принимающим возражений.
Отец прикурил от настольной зажигалки в виде Эйфелевой башни, выпустил клуб дыма и разогнал его ладонью. Элль с удовольствием втянула в ноздри табачный дым — запах сигар ей всегда нравился.
— Ну… — замялся отец. — Я от души позавидовал парню, которому достанется все это. — На последнем слове отец сделал ударение.
— Что — это?!
— Это, — повторил отец и легонько похлопал ее по бедру.
Элль взлетела с кресла, как ужаленная.
— Папа! — От возмущения она не могла найти слов. — И ты… И ты туда же…
Отец поднял руки, защищаясь.
— Я всего лишь хотел сказать, что моя дочь — очень привлекательная особа.
— Ну-ну… — с сарказмом произнесла Элль.
— Ладно. Мне надо работать, — сказал отец не без ехидства.
— Отлично, папочка… Я тебе это еще припомню.
Отец театрально поднял взгляд к потолку и развел руками. Элль покинула кабинет, кипя от негодования. Она пошла в свои комнаты и там заперлась.
Чтобы успокоиться, Элль принялась разглядывать эскизы, которые сделала накануне. Раздражение не проходило. Она вошла в спальню, забралась с ногами на кровать. «Что это с ним? — размышляла она об отце, держа перед глазами лист бумаги и не в силах сконцентрировать внимание на рисунке. — Неужели мама, оставив в покое меня, сосредоточила усилия на нем?» Это вполне возможно. Потому отец и пытается вести с ней окольные разговоры на больную тему. Животрепещущие мамины проблемы, которые никак не хочет понимать родное чадо. Элль почувствовала, что на ее лице помимо воли появилась кислая гримаса, словно она проглотила приличный кусок лимона. Во рту и вправду появился привкус лимона. Элль потрясла головой, отгоняя наваждение. Прядь волос упала ей на глаза. Элль набрала полный рот воздуха, надув щеки, сложила губы трубочкой и сильно дунула. Вот так-то лучше! А мать когда-то увлекалась идеями хиппи и участвовала в студенческих волнениях. Ну и что из того? Ни-че-го. Вышла замуж, родила Дерека, и все идеи побоку. Теперь она обеспокоена тем, что дочь увлечена чем угодно, только не молодыми людьми. Ладно бы дочь перешагнула тридцатилетний порог…
Элль отложила рисунки. Все равно в голову лезло невесть что. А сегодня еще предстояло обсуждение вариантов моделей вечерних туфелек, над которыми она ломала голову три последние недели: пойдут они в серию или нет. Понадеявшись, что грядущая поездка до офиса несколько отвлечет от неприятных мыслей, Элль открыла створки шкафа и задумалась, выбирая одежду. Остановилась на зеленом брючном костюме и салатного цвета блузке с английским воротником.
Зеленый цвет успокаивает, подумала она и начала раздеваться. Старый мохеровый джемпер и не менее старые вельветовые джинсы, которым она отдавала предпочтение дома, полетели на пол. Оставшись в одних трусиках и бюстгальтере, Элль подошла к стенному зеркалу и критически оглядела себя со всех сторон. «Очень привлекательная особа», — сказала она своему отражению.