Дмитрий Хаустов
Буковски. Меньше, чем ничто
«Dedicated to bad writing».
Dedicated to Bukowski
Вступительное слово
Я отчетливо помню те дни недалекой еще бурной юности, когда в мои руки впервые попали русские переводы Чарльза Буковски. Помню, как и когда я читал их с трепетным воодушевлением и многое в своей собственной неоперенной жизни – как плохое, так и хорошее – поверял прочитанным.
Эти времена в прошлом. Буковски с тех пор (и до того, как взяться за этот текст) я практически не перечитывал, однако по-прежнему хранил смутный замысел то ли статьи, то ли книги, которую смог бы посвятить любимому автору тех лет и – через него, скажем так, за его счет – самим тем годам, немного смешным, немного грустным. Как оказалось, с тех пор, хотя сам Буковски и переиздавался с изрядной регулярностью, каких-либо монографий о нем и о его творчестве – что оригинальных, что переводных – у нас так и не появилось.
Значит, я буду первым, а первенство чаще всего несовершенно – надеюсь, в простительных рамках. Оно же, и это важно подчеркнуть у самого порога, дерзает объять необъятное, ибо до частных, специализированных работ должна появиться работа как можно более обобщенная. Такую работу, обзорную, общую, я попытался проделать.
Впрочем, тут и там пользуясь общими местами, прошу прощения, «буковсковедения» (разумеется, зарубежного – за неимением отечественного), я отнюдь не претендую на роль компилятора: общие места нужны мне для дела, а дело – это моя собственная карта чтения, выработанная с годами и с книгами. Именно этой картой – настолько же ограниченной и несовершенной, насколько несовершенен и ограничен ее картограф, – намереваюсь я поделиться с читателем. Ему в свою очередь важно помнить о главном: даже и при наличии карты полезно путешествовать собственными ногами, то есть глазами и мыслью, ибо никакая карта не замещает ландшафта, который она призвана описать.
В силу того, что в собственных гуманитарных занятиях я не ограничен литературой, нужно заранее оговорить мой подход. Он комплексный: я исхожу из того, что тексты прочитываются текстами же, при этом что жанрово, что стилистически гетерогенными. Художественное произведение есть детище не только конкретного автора, но и языкового, литературного и культурного контекста, который во многом и направляет его понимание, – этому учит большая традиция герменевтики.
В силу этого невозможно, а может, и вредно читать то или иное произведение изолированно – контекст всё равно возьмет свое, а интерпретатор рискует остаться ни с чем. Читая те или иные тексты, мы делаем это не из пустого места и не с позиции этакого бога-чтеца, но с территории, занятой прочими текстами.
Прочими, но не абы какими – отсюда задача выстраивания как можно более продуктивных карт чтения. Продуктивных – то есть таких, которым удается найти мотивированные и логичные, чреватые выводами связи контекстов и текстов. Скажем, «Роман о розе» мало чего нам дает в понимании Маркса, а вот «Феноменология духа» дает многое. Так и с Буковски: главной своей задачей я полагаю включение в работу интерпретации таких текстов (художественных, теоретических, в самом широком смысле – литературных), которые помогут полнее и лучше его прочитать, а прочитав – понять.
И последнее. Я не переводчик и ни в малейшей мере не обладаю задатками к этому очень особенному и ответственному занятию. Однако же кое-что для этой работы мне всё-таки пришлось перевести. Результаты, конечно, оставляют желать много лучшего, а лучшим являются более профессиональные переводы и, разумеется, оригинал, к которому я всякий раз призываю читателя обращаться (отсюда обилие ссылок). Верьте поэту, а не толмачу.
Интересного вам путешествия.
Осень 2017
Часть первая
Генеалогия, или Вторичный образ жизни
«Некоторые утверждали, что никакого Чарльза Буковски не существует».
«Тяжелое пьянство – подмена товарищества и замена самоубийства. Вторичный образ жизни. Мне пьяницы не нравятся, но я и сам, пожалуй, выпиваю время от времени. Аминь».
Положение Буковски маргинально со всех точек зрения, с каких ни смотри: само собой, в отношении социальном, но также в художественном, в профессиональном, тем более, я извиняюсь, в этическом. И даже когда в США как радиоактивные грибы разрастались всевозможные группы, движения и течения разнообразного, но неизменно радикального направления (хипстеры, битники, хиппи), этот господин с манерами аристократа и внешностью маньяка-убийцы держался сам по себе – демонстративно, подчеркнуто и издевательски. Он маргинал даже для маргиналов.