— Где я могу найти «Скифа»? — нетерпеливо спросил Зиммелих.
— Путника? — Торговец побледнел и чему-то испугался. Он быстро заговорил: — Мне не доводилось видеть такого стрелка как ты, но не пытайся убить путника. Он хороший и добрый человек, и большой воин. Он всю дорогу торопил меня, а спешит он к вам — сколотам… Ты не первый, кто интересуется им. Сегодня утром путником уже интересовались.
— Кто!? — вскричал на всю площадь Зиммелих.
Степан, оставив одежду на берегу, плыл размашисто. Это — его — меотида-озеро-море. Азовское море.
Аз — ов.
Шум прибоя навевал прошлое, а его — ПРОШЛОЕ — НИКАК НЕ ОТРИНЕШЬ и, надоедливые наглые бычки тёрлись о ноги.
Глава четвёртая Вестник, Или — прерванный сон
Сон никак не хотел приходить. Такое бывало и раньше и не один раз. После таких бессонных ночей всегда начинались неприятности, и происходило что-то гадкое и из ряда вон нехорошее.
Он не знал, да и не пытался понять, откуда это чувство надвигающейся опасности, а началось всё с тех давних пор, как в сражении с греками погиб отец, и бремя власти перешло к нему, — младшему из сыновей великого царя Атея.
Он отправил пышную тризну по отцу, но процедура похорон не внесла спокойствия в душу. Остальные — шестеро братьев, тоже сложили свои головы в разные года, как и отец и, их больше не тревожит будущее. Братья Атоная — грозные цари, спят вечным сном в курганах, иногда приходя к Атонаю в снах. Он радуется встрече, накрывает столы и хочет поговорить с ними, но до беседы не доходит. Может быть потому, что после сражения с одноглазым Филиппом он — Атонай, не нашёл тело отца. Тело отца, вернее его голова попала в Афины, к ликующим после победы грекам, а тело он не смог найти и предать по обычаю предков — земле. Несмотря на пышную тризну по отцу, Атонай мучился этим фактом и всю жизнь корил себя.
Каждый раз во сне он пытается оправдаться перед братьями, но они не хотят выслушать царя всех скифов и уходят. Братья не знают, каких трудов стоило заново объединить Скифию, а хотелось бы рассказать, чего это стоило. Они так и остались молодыми…
Тело великого Атея, как потом он узнал он, греки отвезли домой, устроили пышные торжества по поводу победы и показывали всем любопытным голову отца. Выкупить тело не удалось.
Сейчас он, шестидесятилетний мужчина, царь всей Скифии, ещё крепок. Бессонница здесь не при чём. Атонай крепок телом и не жалуется на здоровье, несмотря на возраст. Далеко не каждый из его воинов может посоперничать с ним в единоборствах.
Память возвращала и уносила в прошлое: к первой, уже покойной жене, неисчислимым сражениям, к погибшему первенцу, к отцу…
Атей, несмотря на недостаток времени, уделял немало воспитанию сына; учил его стрелять из лука на полном скаку, владеть в совершенстве копьём, мечами и дротиками; выживать в любых условиях и побеждать, а главное — победить страх.
Однажды отец Атоная принёс и показал блестящую золотую бляшку и сказал с гордостью.
— Смотри сынок, я начал чеканить нашу монету. Эта монета — первая скифская монета. Я дарю её тебе. Помни об этом. — Атонай тогда ещё мальчик, с интересом рассматривал на золотой монете, лицо отца, но больше его интересовал другой вопрос.
— Отец, почему тебе луну назад не понравилась музыка греческого флейтиста? — поинтересовался сын.
— Мне понравилась и братьям понравилась. А ты сказал, что для тебя, лучшая музыка — ржание твоего боевого коня.
— Всего-то! — громко расхохотался Атей. — Завтра, до рассвета, мы отправимся в степь и, ты всё поймёшь без моего ответа.
(данный факт имеет место у Геродота).
Вечером следующего дня Атонай выбрал время, когда отец освободился от дел и подошёл.
— Я знаю, почему, — подражая интонациям отца сказал он. Стоявшие рядом с отцом знатные скифы и царь Боспора затихли, а мальчик стушевался.
— Говори, сынок — подбодрил сына Атей. — Говори.
— Царе, — как взрослый сказал мальчик, — сегодня я впервые услышал как при восходе солнца, рождается жизнь и оживает степь. Одна песня жаворонка больше, чем все флейтисты ойкумены. А та музыка из флейты, она искусственна и далека от жизни. Ржание боевого коня ты упомянул для того, чтобы твои подданные любили настоящую, а не придуманную жизнь.