отца. Представляете, отца уже давно нет на этом свете, но если он мне снится,
то я целый день хожу сам не свой и весь дрожу от страха. Хотя ничего
особенного во внешности и манере поведения отца не было. Интеллигентный,
воспитанный человек, но у него был такой голос. Такой голос, что мне даже
страшно о нем вспоминать, а уж представьте, каково было его слушать!?
А ведь в детстве у моего отца был голос Робертино Лоретти, и ему пророчили
мировую славу, но в переходном возрасте голос, увы, пропал и стал низким
сиплым. Может быть, я не утверждаю, что это так, только предполагаю, может
быть от обиды, что он не стал знаменитым певцом, из ревности – отец не хотел,
чтобы я стал известным пианистом?
Алексей Петрович закурил и задумался. Как будто бы пытаясь ответить на
поставленный самим собой вопрос. Наконец, он потушил сигарету и
продолжил.
– Но вернемся к его голосу. Даже в обычном разговоре его голос пугал
собеседника, а уж если он злился, то того сковывал просто-таки животный
страх!
– Я хочу поехать в эту школу, папа. – Сказал я отцу.
– Нет. – Ответил он, и если у меня даже было какое– то желание поспорить с
отцом, то после этого холодного как могила «НЕТ» оно исчезло.
Музыкантом я не стал, а по настоянию отца и рекомендации ведомства, в
котором служил мой дедушка, я отправился в академию департамента
внутренних дел. После окончания работал следователем, а в свободные от
работы время тайком, используя черный ход, поднимался в квартиру к бабушке
(отцу я сказал, что использую ее как конспиративную для встречи со своими
стукачами) и играл там на рояле.
– Почему тайком?
– Но согласитесь, ведь это смешно: следователь, да еще с таким прозвищем как
у меня «Душитель» и вдруг играет на рояле?! Дойди эти разговоры и смешки
до моего отца. О, это было бы нечто!!!
Больше десяти лет я проработал следователем. Боже как я ненавидел эту
профессию. О! как я ее ненавидел! Тут нужен Шекспир, чтобы описать мою
страстную, жаркую, лютую ненависть к этому жуткому ремеслу!
И вот эту самую ненависть я вкладывал в пальцы, которыми сжимал горло
несговорчивым подследственным!
Алексей Петрович выпил рюмку. Закурил и стал молча пропускать тонкую
струйку сквозь дымные кольца. Делал он это также блестяще, как играл на
рояле.
– Уйти из ведомства?. – Вопросом, раздавив сигарету в пепельнице, продолжил
он свой рассказ. – Бросить все к свиньям собачьим!? Но чтобы я стал делать.
Играть в ресторане? И потом голос отца! О, этот голос не то, что не давал мне
не то, что уйти, но даже подумать об этом! Но жизнь не вечна, к счастью -
несчастью? В моем случае я полагаю к счастью! Отец мой, упокой Господи
душу его, ушел в мир иной, а с ним ко мне явилась мысль уйти из ненавистного
мне ведомства. Перейти из мрачного мира «дел» в сферу «гармоний» Мысль об
уходе стала расти во мне как???? Как эпидемия гриппа! Через год после смерти
отца она, наконец, сформировалось в окончательное решение и, бросив все, я
оказался здесь. Теперь даю здесь концерты, участвую в вечерах и спектаклях, а
заработанные не Бог весть какие деньги перевожу в фонды для детей,
пострадавших от родительского насилия и лицам, потерпевшим от
следственного произвола.
Алексей Петрович закурил новую сигарету. Наступила долгая пауза.
– Все это безумно интересно, Алекс, – нарушил я паузу, меняя, таким образом,
мизансцену, – пардон, Алексей Петрович, но сжать пальцами горло так, чтобы
человек раскололся – в это мне как-то не верится?
Дурацкий, надуманный вопрос, решит читатель, и автор согласится с ним, но
только с той оговоркой, что сочинители– люди экстремального склада
характера, и им не просто расскажи, но и продемонстрируй, а еще лучше– дай
самому попробовать. Вкусить, так сказать, живых эмоций. Поэтому они
(сочинители) способны и на насилие, и на разврат, и даже, упаси Господи, на
убийство.
Алексей Петрович ничего не ответил, а сделал резко движение рукой и пальцы,
изумительные, достойные поэмы пальцы его, сомкнулись на моем горле. Все
поплыло перед глазами, и я вступил в черную (с яркой светящейся точкой в её
конце) трубу.
Интенсивно пульсирующая точка стремительно приближалась. В тот самый
момент, когда я вот-вот должен был шагнуть из темной трубы в ослепительный
свет, Алексей Петрович отпустил свою хватку. Минут пять я кашлял. Тяжело
дышал и безумно вращал зрачками.
Когда же окончательно пришел в себя, то никакого Алексея Петровича в
квартире уже не было. Кроме того, исчезла его рюмка, тарелка, папка с нотами