всунул булавку в замочные внутренности. – Так, так, так… швейцарская,
говорите, а вот мы ее сейчас… мы отечественным способом…
В замке что-то щелкнуло. Дверь отворилась.
– О Боже! – Восхитился «домино». Вы, милейший, как я погляжу, не только на
дуде игрец, но и повелитель замочных сердец!
– Тут все просто. Я ведь происхожу из семьи потомственных слесарей-
инструментальщиков, – объяснил умение справляться со сложными замочными
системами Борис Аркадьевич.
– Понятно, – дружески улыбнулся «домино».
– Только мне не понятно. Откуда вы, собственно, знаете, что я, как вы
выразились, дудец? Ведь вы же меня первый раз видите!
– Да помилуйте, кто ж вас не знает. Все иммигрантские магазины и культурные
центры вашими афишами обклеены. Даже у нас в коридоре висит. Разве не
видели, когда входили? И к тому же я истинный поклонник вашего творчества.
Вот эта ваша песня «Мне снится сон» особенно мне нравится, – незнакомец
пропел мотив песни.
– Простите, не имею чести…
– Можете называть Амадеем Вольфгановичем, – протягивая руку для
знакомства, представился «домино».
«Странное имя, – мелькнуло в голове у Бориса Аркадьевича», – какое-то даже
надуманное.
– Признаться, Амадей Вольфганович, это песня мне тоже нравится. И не только
своей музыкально-поэтической формой, но и историей. Дело в том, что всю
жизнь…
Струнов принялся рассказывать свой сон.
Незнакомец, по-птичьи склонив голову, внимательно слушал Бориса
Аркадьевича.
– Не менее интересно и то обстоятельство, что ваша церковь расположена как
раз на улице Моцарта в доме 29. Хотя во всех городах, где я бывал прежде, по
этому адресу всегда находились психиатрические клиники.
– Да, в этом здании не психиатрическая клиника, точно, – улыбнулся Амадей
Вольфганович. – Но и не церковь. Здесь в некотором роде, как бы это яснее
выразиться? В общем, что-то вроде транзитного зала.
– Не понимаю, – пожал плечами Борис Аркадьевич. – На крыше крест. Опять же
иконка на входе… никаких железнодорожных путей, билетных касс и вдруг
транзитный зал!?
– А я вам сейчас все объясню, если вы конечно желаете?
– Ну, я собственно за этим и пришел! Точнее даже сказать, что сама судьба меня
сюда привела!
– Насчет судьбы вы абсолютно правы! – восхитился Амадей Вольфганович. -
Весьма точно подмечено. Весьма! Ну, так следуйте за мной избранник судьбы.
Тем более что вы и двери сами отворили! Прошу! «Домино» легким движением
распахнул перед Борисом Аркадьевичем дверь, и они вошли в огромный
освещенный лучами заходящего солнца зал. Какое– то время стояла
абсолютная, какая-то даже доисторическая тишина. Вскоре в ней послышались
звуки, точно кто-то стучал дирижерской палочкой по пюпитру. Как только
постукивание стихло, весь зал наполнился, расширяя до немыслимых размеров
церковный зал, невыразимо прекрасной музыкой.
Тренированное, чуткое ухо Бориса Аркадьевича поразила даже не музыка, а
отсутствие в ней привычной тоники, доминанты, субдоминанты – эта музыка
жила по каким-то своим, по-видимому, совершенным законам гармонии.
Вскоре в музыку влился и царственный многоголосый хор. Как ни вслушивался
в стихи Б. А. Струнов, но так и не встретил в них ни ямба, ни хорея, ни
амфибрахия.
Борис Аркадьевич побледнел, окаменел и стал походить на статую, коих
изображают уличные мимы.
– Нравится? – вернул его в чувство «домино». – В ответ с окаменевшей гортани,
бетонного языка и бледных губ Бориса Аркадьевича слетали невнятные звуки
Фан… Пре…Ая… Му…
– Уверяю вас, что это мелочь! Предтеча, так сказать! – заверил его Амадей
Вольфганович. – Давайте-ка, проследуем с вами в следующий зал… вот там,
уверяю вас, там вы услышите и увидите истинное совершенство. Вперед!
«Домино» легонько подтолкнул Бориса Аркадьевича к светящемуся
фосфорическим голубоватым светом туннелю…
В кабинет заведующего отделением психической патологии городской
психиатрической клиники К. Р. Икунова негромко, но требовательно постучали.
– Да, да, входите, – отозвался на стук заведующий.
– Кирилл Романович у нас в седьмой палате летальник, – дрожащим голосом
сообщил заведующему, дежурный врач Юрий Михайлович Павловский.
Доктор Павловский работал в клинике только вторую неделю, и это был
первый летальный исход в его врачебной биографии.
– И кто? – деловым тоном поинтересовался К.Р. Икунов.
– Под-о-о-льский… Сергее-е-е-й … Ива-а-а-нович…
– А что это вы, голубчик, так дрожите? Доктору не пристало так волноваться.