собственности». «Как минимум пятачок» – подумал я, и, натыкаясь на торчащие
из пола швеллера и каркасы, пробрался к входной двери. После комнатной вони
и пыли стало легче дышать. Мороз отрезвил и придал силы. Сейчас они были
нужны, как никогда. У ближайшего поворота уже заходился визгом ментовский
воронок…
Невоплощенная мечта
Лет х-надцати отроду водоворотом судьбы и цепью случайных связей и
обстоятельств был я втянут в лихорадку модной в ту пору рок-струи. Что такое
рок-струя? В бытность моей молодости кое-кто называл это вялотекущей
шизофренией. Другие же – формой социального протеста. Хотя я думаю, что
обе стороны правы, ибо границы между этими понятиями размыты настолько,
что трудно разобрать, где кончается одно и начинается другое. Я приведу
читателю несколько примеров из тогдашней своей жизни, и пусть уж он сам
сделает соответствующие выводы из нижесказанного.
1. Когда подавляющая масса населения моего города грезила польскими
пиджаками и элегантными австрийскими сапогами, я мечтал о холщовой
косоворотке и старорежимных штиблетах с гамашами.
2. Вместо того, чтобы выражаться нормальными в ту пору выражениями типа
«экономика должна быть экономной» и «сиськи-масиськие сраные «, я
изъяснялся словами: кочумай, лабай, бухай и пугал фразой «чувак, вы
конченый лох и не сечете в кладке» (Парень ты не знаешь аккордов)
учительницу русского языка.
3. В период усиления борьбы с алкоголизмом я предпочел борьбе крепленые
вина «Агдам», «Лучистое» и, как следствие, стал попадать в милицейский
отдел, страшно мешая этим родительской карьере.
4. В эпоху всесоюзного шлягера «увезу тебя я в тундру» я пел выразительную
рок– композицию «Дом восходящего солнца», аккомпанируя себе при этом на
электрогитаре. Хотя, правды для надо отметить, что в те далекие уже дни на
гитарах играли практически все, даже те, кто смутно отличал гитару от
барабана.
– А че, в натуре, гитара тоже ударный инструмент! – говорили они, неся её с
собой на очередную межрайоновскую разборку.
Разбив вдрызг подушечки своих юношеских пальцев и одолев
незамысловатую тройку аккордов: тоника, доминанта, субдоминанта плюс рок-
квадрат, я оказался в составе рок– группы с довольно оригинальным названием
– «Лажовики». Не берусь категорично утверждать: с моим ли приходом это
было связано или с правильно выбранным названием, но только группа та стала
необычайно прогрессировать и набирать обороты. Школьные вечера сменялись
свадьбами, свадьбы – днями рождения «прогрессивных» райкомовских
работников. Вскоре этого становится мало! И «лажисты» решают выпустить
собственную сольную пластинку.
Но как? Ведь для большинства участников группы, запись диска
представляется приблизительно таким же чудом, как и полет на Луну. Правда, в
воздухе витают слухи о подпольных самиздатовских студиях, но связь с ними
угрожает отстранением от райкомовских вечеринок и, хуже того, может
обернуться полным запретом на творчество.
Несколько вечеров в дворовой беседке кипят яростные споры.
– Чуваки, не порите лажи, – горячится басист группы Костя Смычков, – мы
имеем в кармане неплохой парнас. Зачем рисковать? И потом, это же не
патриотично – (Костя – патриот, мечтающий придать року русское лицо).
– «Атец», не гони туфты, – перебивает его флейтист Гриша Золотов – пластинка
верняк не к парнусу, а «Парнасу» Надо рискнуть. Хватит дрожать перед этими
толстожопыми коммуняками. (Гриша – яростный борец с режимом).
Молчим: я, лидер-гитара, плюс вокал и клавишник, плюс аранжировщик -
Саша Коган. Я – из шкурных интересов жить в столице (ибо отцу светит
столичное повышение). С. Коган – опасаясь, что в случае провала всех
идеологических собак повесят на его пятую графу.
Наконец в разговор вступает барабанщик группы и её негласный руководитель,
плечистый Гена Чумаков.
– Даешь музыкальный Эверест, – по-комсомольски бодро восклицает он (кто в
юности не мечтал о вершинах, тот попросту и не жил), и предлагает в качестве
альтернативы студии звукозаписи магнитофонный вариант.
– С этим я согласен, – неожиданно включается в обсуждение Саша Коган, -
запись можно будет переправить на Запад.
Я окончательно теряю дар речи.
Стоит погожее зимнее утро. На белом, еще не тронутом копотью машин и
людских испражнений ковре выпавшего ночью снега лежат тени деревьев,