силуэты домов и плюшевых душегреек участников группы «Лажовики».
Груженные гитарными грифами, микрофонными стойками, медными
тарелками, бутылочным сургучом и учебником занимательной физики они
осторожно пробиваются к заветной двери домашней муз. студии.
В пустой коробке двора тихо, и хорошо слышно, как скрипят подошвы их
ботинок – «загубленная молодость».
– Костя, зачем вы одели эти лакированные «гады»? – спрашивает патриотично
настроенного басиста С. Коган, – вы же сдадите нас их шумом раньше, чем мы
примемся за запись.
– Из патриотических соображений я всегда предпочитаю отечественную обувь
зарубежной – отвечает Костя. Я молча смотрю на свои войлочные бурки.
Наконец вся странно экипированная для столь раннего часа ватага ныряет в
чумаковский подъезд.
Три семерки – тайный стук в дверь… Толкотня в маленьком и темном коридоре.
Возня с ботинками и бурками. Наконец рок-бригада усаживается у литовского
магнитофона «Дайна» для записи своего первого сольного альбома «Lagoviki
– N1».
В роли усилителя служит радиола «Аккорд», у которой уже крутится
звукорежиссер по кличке Диод.
Диод – местная знаменитость. Этот самородок умудрился, проводя опыт по
статическому электричеству, обесточить школу, а настраивая придуманный им
коротковолновый транзисторный приемник – лишить радиосвязи областное
управление милиции.
В качестве солирующих инструментов: ленинградские электрогитары, губная,
реквизированная чумаковским дедушкой, немецкая гармошка, старое пианино
«Беларусь», флейта – пикколо, русская трехрядка и загадочный инструмент
«слухгеорг». В ритм-секцию входят: жестяные кастрюли, хрустальные бокалы,
а также расчески, гребни, шпильки, сливной туалетный бачок и радиатор
центрального отопления. Распределение инструментов вызывает не меньший
спор, чем пересылка диска на Запад. После короткой дружеской потасовки мне
выпадает: гитара, бэк-вокал и сливной бачок. Я пробую протестовать и
выпросить хотя бы радиатор, но возле него уже громоздится чумаковский
трескун с подвешенной к швабре эмалированной крышкой. Да и Генины
габариты– около сотни живого веса-как-то отбивают охоту к протесту.
Инструменты розданы. Теперь горячий и живой спор клубится вокруг
репертуара. Он обширен и многообразен, как и принесенная выпивка. Напитки
представлены легкой хлебной брагой «Брызги надежды» и крепленым
азербайджанским портвейном «Агдам». Репертуарный список – всевозможными
стилями и ритмами от свинга с одноименным названием «Вечер у художника-
абстракциониста» до хард-роковской композиции «Отчего башли (деньги) не
ведутся».
Запись длится около пяти часов. Иногда следуют легкие перекуры с
пригублением спиртного… Шумят творческие споры. Слышны воздыхания -
«Чуваки, это высший класс», и гневные восклицания – «Шчарти все на хер!».
– Атцы, «клоки» уже у опасной черты, – говорит Чумаков, указывая на стенные
ходики – пора паковать штекера и покидать флэт (квартиру), а мы еще не
слабали моей забойной «Отчего башли не ведутся».
– Это произвол, на очереди моя рок-серенада! – «Сандаль в Иерусалиме», -
обиженно восклицает Саша Коган.
– Упоминание Иерусалима в данной политической обстановке, на мой взгляд,
вредно. – обрывает когановские причитания Гена Чума.
Правильно! Мы– русская группа, и у нас должно быть русское лицо, -
поддерживает Чуму националист Костя Смычков, косясь при этом на Сашин
профиль.
– Но ведь «лапоть» – исконно русское слово, – перебивает Смычкова Коган.
Костя озадаченно чешет затылок и вопросительно смотрит на Золотова.
– Коган прав, – вступает в разговор Золотов, – это произвол и творческая
проституция. Мы должны быть честными в своем созидательстве. Поэтому
следующей лабаем мою песню протеста «Бровастая морда», – и он решительно
поворачивает микрофон в свою сторону.
– Так, кончай базлать, чуваки! (хватит спорить, ребята). Я прекрасно понимаю
ваши устремления, но как руководитель коллектива не могу, да и не позволю
рисковать финансовым успехом будущей пластинки, – рычит Чума, поигрывая
мышцами. Моя рок-сюита «Отчего башли не ведутся» нейтральней и быстрей,
на мой взгляд, выведет нас к реальным рублям, чем ваши «Лапти» и «Морды».
И потом – это моя квартира, – авторитетно заявляет он в конце своей речи.
– Не в башлях счастье! – восклицает С. Коган.
– Свободу творчеству! – поддерживает его Гриша Золотов.
– Вы абсолютно правы, чувачки, конечно не в башлях счастье. Оно, а