преподавательских ног. Облокотившись о дверной косяк, он негромко сказал.
– Вы, по-видимому, ошиблись номером?.
– Немедленно откройте, – рявкнули за дверью.
Светушкин обернулся и посмотрел на Ингу. Но та по-прежнему блуждала в
пшеничном поле своих волос.
– Кто это? – шепотом спросил он у неё. Инга неопределенно пожала
обнаженным плечом…
Борис Григорьевич щелкнул английским замком. На ярко освещенном пороге
стояло двое моложавых мужчин… Первое, что заметил напуганный старший
преподаватель – блестевшие квадратики значков мастеров спорта в лацканах их
бостоновых пиджаков.
– По-видимому, тренера. Ищут своих загулявших подопечных, – облегченно
подумал Светушкин, но, скользнув взглядом по их мускулистым рукавам и
обнаружив на них алые повязки, понял, что обрадовался он преждевременно.
– Предъявите ваши документы, гражданин, – требовательно попросили у
Светушкина, «крылатые мастера».
– А собственно, по какому праву? – попытался защищаться старший
преподаватель кафедры КПСС.
– Гражданин, я ведь вам русским языком говорю. Предъявите паспорт, -
повторил должно быть старший. При этом его безудержный голос звучал
жестко, и, казалoсь, был готов в любую минуту взорвать коридорную тишину.
Б.Г. Светушкин обреченно побрел к лежавшему на гостиничном кресле
пиджаку.
В нем он нашел несколько мятых рублей, да членскую книжку «Всесоюзного
общества знаний»
– Это все? – спросили пришедшие, повертев краснобокую книжицу в руках
– Все… – и Борис Григорьевич виновато развел руками.
– В таком случае вам придется пройти с нами.
– Никуда я не пойду! – решительно заявил старший преподаватель.
– Тогда вас отсюда выведут, – рявкнул старший. И в доказательство своих
намерений добавил, обращаясь к напарнику – Товарищ лейтенант, вызывайте
наряд.
Тот, кого назвали лейтенантом, исполнительски бойко сунул руку в боковой
карман.
– Товарищи, товарищи, – заискивающе залепетал Светушкин, – погодите, зачем
же так. Давайте как-то по-доброму. Мы же советские люди, а значит, сможем
договориться, – и Борис Григорьевич зачем-то снова полез в карман пиджака.
– Мы-то советские, а вот как ты, член «общества знаний», оказался в
ведомственной интуристовской гостинице? – переходя на «ты» спросили у
Светушкина, «мастера»
Борис Григорьевич с удовольствием ответил бы на этот вопрос, но попросту не
знал на него ответа.
– Инга, – бросился он к занятой своей прической девушке, – объясните им, как
мы сюда попали.
Студентка медленно подняла глаза на испуганного доцента Светушкина.
– Борис Григорьевич, как же я могу объяснить, – сказала она. – У меня ведь не
сдан зачет по вопросу о снятии большевиками лозунга «Вся Власть Советам!»
– Инга, ну при чем тут большевики, – раздраженно вскричал Борис
Григорьевич. – Дело касается моей репутации, а вы о каких-то лозунгах…
– Но, уважаемый товарищ Светушкин, – перебила его Инга, – в не меньшей
мере страдает и моя!
– Да, да, конечно, конечно, – виновато забормотал Борис Григорьевич.
Инга протянула синенькую книжицу смущенному преподавателю, а сама
вышла к пришедшим. Через несколько минут дверь закрылась. «Льет ли
теплый дождь…» – запел В. Ободзинский.
– Инга? это нехорошо, – мрачно сказал Борис Григорьевич, – я, пожалуй, пойду.
– Ну, куда ты пойдешь, Барсик? – томно сказала Инга. – Ведь ночь на дворе.
– Какой Барсик? Мы разве на «ты»? – удивленно спросил Борис Григорьевич.
– Давно, – сказала девушка. И, положив наконец грузную расческу, тихо
добавила, – Так давно, что ты даже не заметил, котик.
Вскоре Бориса Григорьевича зачем-то вызвали в маленькую комнатку
институтского отдела кадров, где с ним в течение часа беседовал (О
целесообразности сотрудничества старшего преподавателя Светушкина с
органами КГБ!) вальяжный, но довольно симпатичный человек. Борис
Григорьевич брыкался необъезженным жеребцом, бил кулаком, аки подковой,
по мощной поверхности дубового стола, качал права, говоря о гражданских
свободах, о Хельсинских договоренностях, но сидящий перед ним человек был
невозмутим и с детской чистотой в глазах смотрел на раскрасневшегося от
праведного гнева старшего преподавателя кафедры КПСС.
– Все? – спокойно спросил он, когда, Светушкин, исчерпав все мыслимые
аргументы в свою защиту, возмущенно замолчал.
– Все, – согласно кивнул Борис Григорьевич.
– Ну, раз все, – подвел итог неизвестный, – то я даю вам неделю на размышления.