– Нет! Нет! Нет и нет! Я русский интеллигент! Стукачом не был и никогда им
не стану! – пафосно вскричал бывший клавишник ВИА «Романтики».
– Воля ваша, – спокойно ответил симпатичный собеседник. – Только вы уж не
обессудьте любезный Борис Григорьевич, но вам, к сожалению, придется
расстаться с вашим рабочим местом. Согласитесь, с такими моральными
качествами вы попросту не в силах нести в студенческие массы вечное,
доброе… Ну и далее по тексту!
Шесть дней Борис Григорьевич молча негодовал, негромко покрикивая в
квартирном одиночестве о Хартии прав человека, а на седьмой день плюнул и,
отрекшись от всех своих доводов, написал – «Источник сообщает…»
Все годы, пока Инга училась в институте, Борис Григорьевич хлопотал за Ингу
перед преподавателями и писал «Источник сообщает…». Все эти сладко-
мучительные годы он говорил себе: «Все, это в последний раз» и снова
оказывался в гостиничном номере с видом на шумный бульвар. В дверь по-
прежнему часто барабанили, хотя Борис Григорьевич давно уже был на
«Ты» со стучащимися.
На шестом году, вскоре после получения диплома Инга как-то постепенно
стала исчезать из жизни Бориса Григорьевича…
Однако, последнюю ночь на Родине Б. Г. Светушкин провел с Ингой в их
уютной комнатке на семнадцатом этаже ведомственной гостиницы «Горизонт»
В ту ночь никто не стучал…
Прошло уже очень много лет, как Борис Григорьевич живет в другом
городе и даже совсем в другой стране. Он постарел и уже почти забыл о том,
кем он когда-то был. У него есть крыша над головой, сотня– другая в кармане…
А что еще надо человеку на пороге старости?
Но кто из нас знает, как и где настигает нас память? Прошлое поймало Бориса
Григорьевича в эмигрантской компании. Кто заказал эту старую песню «Что-то
случилось»? Кто захотел, чтобы отлаженная, спокойная жизнь бывшего
участника ВИА «Романтики» зашаталась, стремительное увлекая Бориса
Григорьевича в прошлое? На эти вопросы нет ответа, только с того вечера
Светушкин затосковал. Он даже толком и сам не знал, о чем тосковал. То ли по
ушедшим дням, что уже никогда не вернутся. То ли по той уютной комнате в
интуристовской гостинице с видом на ночной проспект. А может и вовсе по
ненавистным ему некогда словам – «Источник сообщает…» Светушкин долго
маялся, думая, что это пройдет… Не проходило… Тогда Борис Григорьевич
позвонил. К телефону подошла Инга.
– Инга, это я, – волнуясь, сказал бывший старший преподаватель.
– Котик, куда ты пропал? – отозвалась Инга. Это прозвучало так, как будто
Борис Григорьевич лишь на минуту выходил за сигаретами. Спустя несколько
дней Б.Г. Светушкин уже сидел в самолете: пил коньяк, пьянел, споря с соседом
о судьбах России…
Былое встретило Бориса Григорьевича новыми домами и незнакомыми лицами
мелькавших мимо него людей. Только деревья гостиничного сквера, да сама
гостиница не изменились. И по-прежнему стояли на том же месте. Он
остановился, провел чуть дрожащей от волнения рукой по шершавой стене и
открыл парадную дверь. После значительных перемен на городских улицах
казалось, что здесь в этом вестибюле время бросило свой якорь. Полированные
столики у окна. Подозрительная холодность в глазах администратора. Швейцар
с хмурым взглядом отставного майора Госбезопасности. Проститутки с
манерами валяльщиц местного прядильного комбината и сутенеры с желтыми
зрачками хронических печеночников. Одним словом, все, решительно все было
как прежде.
– Я бы хотел номер, – и, назвав цифры, Светушкин протянул паспорт. Заметив
меж голубоватых паспортных страниц зеленую окантовку 50-долларовой
купюры, администратор одобряюще кивнул головой. И тотчас, как из-под
земли, подле Бориса Григорьевича возник молодой человек: ей-богу, если бы не
ливрея и форменная кепка, его смело можно было принять за налетчика.
Натренированно подхватив чемодан, молодой, точно птица, взмыл с Борисом
Григорьевичем на искомый семнадцатый этаж…
Борис Григорьевич вошел в номер и понял, что время все же движется вперед.
Гостиничная комната здорово изменилась. Со стен исчез скучно-серый накат и
трехрожковая люстра. Из «ванной» – советский унитаз. В потолочных высотах
негромко жил джаз… До Светушкина наконец дошел непонятный ему смысл
слова «eвроремонт». Хотя к моменту появления Бориса Григорьевича
«eвроремонт» уже носил следы русского присутствия. «Козлы» – красовалось
оно на туалетном фарфоре. Светушкин разделся и позвонил в ресторан. Вскоре