Странные знаки. Некоторые из них были ему знакомы, но все вместе и в таком сочетании… Он ощущал недоумение — словно выслеживающий добычу тигр, обнаруживший на земле вместо привычных ему следов немыслимое переплетение отпечатков лап.
— Странно, — согласился мистер Гёрни, невесело усмехнувшись, — В банковском деле есть поговорка — когда количество странностей вокруг тебя делается больше трёх, заказывай аудиторскую проверку. Вообразив у себя мозговую горячку, я выпил хорошую порцию джина — он почему-то разил хлебной плесенью — закутался в плед и вознамерился отдаться во власть сна или хотя бы немного подремать. Хороший сон здорово прочищает голову, я же в последние дни работал очень тяжело и, видимо, не заметил приближающегося переутомления. Но мне так и не суждено было закрыть глаза. В сумерках мне сделалось ещё хуже. Тени, которые предметы отбрасывали на пол и на стены, стали жить своей жизнью, сплетаясь в жуткие узоры. Отблески луны казались неестественного цвета, будто бы царапающими глаза, а потом…
Мистер Гёрни замолчал. Его руки, лежавшие на столешнице, затрепетали — по сильным пальцам разлилась дрожь.
— Тогда я и услышал это вой. Мой Бог, как оно завыло! Не вздумайте спрашивать, кто это был, я сам не знаю. А ведь я охотился на многих хищников в этих широтах и уж точно никогда не считал себя мягкотелым. Но этот крик… Что-то дьявольское, жуткое, смертельно голодное. Мою душу словно выворачивали наизнанку, всё естество наполнилось жгучим ужасом. Это был не волк, не койот, ни одна другая тварь, созданная Господом. Я вдруг ощутил, что она не просто воет, она чует меня. Она желала искромсать меня, усеяв окровавленным тряпьём всю улицу. Она жаждала дробить своими тупыми зубами мои кости, высасывая костный мозг. Она… — горло мистера Гёрни издало скрежещущий звук вроде того, что издаёт раковина, затягивая остатки воды, — Ортимер, услышав мой крик, бросился в кабинет и нашёл меня в отчаянном состоянии. Я скорчился под столом, рыдая как дитя и пытаясь расцарапать себе лицо. Мой бедный Ортимер… Он готов был грудью встать на пути у любой опасности, которая могла бы мне угрожать. Услышав про воющую тварь, он не медлил ни минуты. Распахнул несгораемый шкаф, взял карабин, который я там держал — это был «Снайдер-Энфилд» старого образца, порядком потрёпанный, но с мощным боем, я держал его против грабителей, — и отправился наружу. «Всё в порядке, милорд, — сказал он мне, — Это одичавший пёс там, снаружи. Я прикончу его или отпугну». Мне надо было задержать его, но я не нашёл в себе сил. Он вышел.
За круглым столом воцарилась тишина. Мистер Гёрни сжимал и разжимал кулаки, ни на кого не глядя. Никто из гостей не решался заговорить первым. Даже братья Боссьер, сами похожие на оголодавших волков, скалящихся во все стороны сразу, подавленно опустили головы, будто бы внезапно оробев. Наконец мистер Гёрни заговорил вновь.
— Я слышал выстрел. Два выстрела, с интервалом в несколько секунд, должно быть, Ортимер успел перезарядить карабин. А потом… — по его гладко выбритому лицу прошла судорога, — Крик. Господь свидетель, в жизни не слышал такого отчаянного крика. С бедняги будто заживо сдирали кожу. И будь я проклят, если кричал он полминуты подряд. Я попытался вскочить, вспомнив, что в сейфе у меня был револьвер, но тут со мной сделалось нечто вроде удара — я рухнул, как подкошенный, и лишился чувств. Должно быть, не выдержали нервы…
— Когда, вы говорите, это было? — внезапно спросил Ледбитер.
— Среда, шестое марта. Неделю назад.
— Месяц фармути по древнему коптскому календарю, — пробормотал тот, пытаясь выстроить из пальцев какую-то хитрую фигуру, похожую на чрезмерно усложнённую мудру, — Так я и думал. Канун одного старого праздника, про который мне доводилось слышать… В долине Нила он назывался Явм Алтаёри Альмайтатти — День Мёртвых Птиц… Впрочем… Виноват, продолжайте.
Мистер Гёрни продолжил, причём с каждой следующей фразой его голос казался всё более и более приглушённым.
— Когда я пришёл в себя, было уже раннее утро. Я вышел из дома на негнущихся ногах, трясясь, точно столетний старик. И нашёл его там. Ортимера. Он лежал в семи или восьми футах от двери, распростёртый на земле, неподалёку от него лежало разряженное ружьё. Он был… Господи, я до сих пор пытаюсь изгнать из памяти эту картину. Обе руки переломаны, голова смята страшным ударом и почти оторвана от тела. Зияющие раны на лице и груди… На него словно обрушился гнев разъярённого льва или полудюжины полинезийцев с их страшными боевыми палицами.
— Я вижу, у вас есть аппарат, — Лэйд кивнул в сторону новенького «Рикстелефона», стоящего в углу, — Вы её вызвали?