Должно быть, хорошо зарядился рыбным порошком, подумал он отстраненно. Выдул половину табакерки, если не больше. Черт, я не удивлюсь, если он сейчас рухнет на пол и начнет пускать пузыри, а на лице начнет расти чешуя…
Рыбное зелье — хорошая штука, чтобы расслабиться, но в критические ситуации на него опасно полагаться, оно заменяет инстинкт самосохранения и рассудок теплокровного холодным рыбьим разумом, который нередко выкидывает странные фокусы. Но у мистера Розенберга, видимо, были свои взгляды на это. Шатаясь, как снятое с шеста огородное пугало, он тяжело двинулся к столу, сверкая жутковатой ухмылкой.
— Сохраняйте спокойствие, — бросил ему Коу, — Мы все порядочно пережили и…
— Бросьте драть глотку! В этом уже нет смысла.
Приблизившись к развороченному столу, Розенберг молча взял бутыль с бренди, отыскал среди гор битого стекла целый стакан и молча налил его до верху. После чего влил в себя, спокойно и без единого бульканья. Так, как это сделал бы старый китобой, способный поглощать любую смесь, пусть даже и раствор соляной кислоты, а не благовоспитанный джентльмен, один только костюм которого стоил умопомрачительную для Лэйда сумму.
— Не мешайтесь под ногами, — тихо, но весьма отчетливо приказал ему Коу, — Когда придет время раскладывать бумажки, я попрошу, чтоб вас позвали. Но сейчас надо заниматься людьми. И я собираюсь заняться именно этим.
— Людьми… — Розенберг улыбнулся ему острой улыбкой атлантической сельди, — Ну, мы-то знаем, как вы занимаетесь людьми… Или думаете, ваши рабочие обязанности секрет для кого-то из присутствующих в этой комнате?
Коу даже не повернулся в сторону начальника финансовых операций, лишь взглянул на него. Будь на его месте Лэйд, он счел бы за лучшее заткнуться и вспомнить правила хорошего тона, принятые среди джентльменов. Взгляд мистера Коу, небрежный и невыразительный, напомнил ему взгляд холодный взгляд бультерьера, которым тот провожает подозрительного гостя. Ожидая, не последует ли со стороны хозяина команды вышибить из него дух и оторвать голову.
— Заткнитесь или я прострелю вам ноги прямо сейчас, — негромко произнес Коу.
В мистере Розенберге сейчас было больше от рыбы, чем от человека, потому он не внял доброму совету. Лишь поморщился и, едва не рассадив стакан о стол, махнул Крамби:
— Заткните пасть своему псу! Мне плевать, сколько орденов и регалий вы на него повесили, я вышвырну его улицу если он продолжит… Черт, «вышвырну на улицу»! Кажется, это выражение только что стало оксюмороном, а? Выпьем!
Резким движением вытащив из-под полы знакомую Лэйду табакерку, он открыл ее и, не таясь сыпанул в остатки брэнди, да так щедро, что у Лэйда тревожно екнуло под ложечкой. Такими порциями не всасывали рыбный порошок даже привычные ко всему завсегдатаи Скрэпси, среди которых рыбья чешуя в подмышках или узкие прорези жабр на шеи были не более отличительным признаком, чем старые рубцы и расплывшиеся татуировки.
— Хватит, — вяло попросил Крамби. Он все еще был слаб, но, кажется, уже начал восстанавливать над собой контроль, — Господи, знали бы вы, как мне надоели ваши вечные склоки!
В зал сбежал запыхавшийся Синклер, которого Коу отправил к телефону. Он пытался не смотреть на распластанных мертвецов, но подкашивающиеся ноги, с трудом выдерживавшие вес его субтильного тела, выдавали его состояние не хуже, чем барометр — погоду за окном.
— Мистер Крамби!
Коу пришлось подхватить его, чтобы тот, поскользнувшись, не расшиб лоб.
— Что такое?
— Телефон! Я пытался вызвать Кан… Кан… Как вы просили.
— Ну?
Синклер облизнул губы. Привыкший играть роль подобострастного шута, он с трудом осваивал свое новое амплуа — трагического вестника.
— Телефон не работает. В трубке слышны странные звуки, но коммутатор не отвечает.
— Попробуйте другой аппарат! — отрывисто приказал Коу, — Черт, в этом здании три отдельных телефонных линии и каждая стоит приличное состояние. Просто возьмите и…
Синклер дрожащими пальцами ослабил душивший его галстук. Но от этого слова не полились из него легче, напротив, стали вязнуть в глотке, как комья горячей смолы.
— Я пробовал. Все пробовал. Не работают. И аппарат Попова тоже. Нет сигнала.
Коу нахмурился.
— Уму непостижимо, как можно перебить три линии разом. Черт побери, хотя бы сейчас не будьте ребенком! В этом здании по меньшей мере две дюжины курьеров, пошлите кого-то из них к Канцелярии или, по крайней мере, в полицейский участок. Уж на это вашего соображения должно хватить.
От хриплого смеха Розенберга вздрогнул даже Коу.
— Канцелярия вам уже не поможет.
— Господи…
Розенберг тяжело усмехнулся.
— Боюсь, он тоже уже бессилен. Вы просто не видели. Не видели и не знаете… Ну так смотрите. Смотрите!
Розенберг шагнул к плотным портьерам, укрывавшим ближайшее окно и, ни слова ни говоря, впился в них руками. И рванул так, что по всему залу пошел треск. Лэйд рефлекторно стиснул зубы. Господин начальник отдела финансовых операций только на рыбный порошок и носовые платки тративший, должно быть, фунтов по пять в неделю, явно не знал цену хорошему жаккарду[17]…
А секундой позже Лэйд подумал, что хорошо бы лишиться чувств ему самому. Просто для того, чтобы разуму не пришлось переваривать то, что сообщили ему глазные нервы, истощая свои скудные мыслительные резервы.
***
Сперва ему показалось, будто здание «Биржевой компании Крамби» окружено густейшим туманом. Он, кажется, даже успел удивиться. Обычный коху не был редким гостем в Новом Бангоре, но заявлялся обычно в начале влажной весны, а уж точно не посреди лета, да еще и так внезапно. Может, какой-то из титанических куполов Коппертауна треснул, выпустив в небо над островом какую-то ядовитую дрянь?..
Но это был не туман. И не смог.
Это понял не он, оцепеневший от ужаса Лэйд Лайвстоун, впившийся в разорванную портьеру, чтобы не упасть. Это понял какой-то механизм, укрытый в его голове, тот самый, что скрупулезно ведет счет секундам, отсчитывает сдачу, помнит, где верх, а где низ, и механически желает доброго здоровья чихнувшему.
Это было похоже на повисший в пустоте пепел. И Лэйду впервые сделалось не по себе от слова «пустота», потому что то, что находилось по другую сторону стекла, было настоящей пустотой. Не той, что он привык воображать, говоря о пустой комнате, пустом беззвездном небе или пустом черепе соперника по бриджу. В сущности, вдруг понял он, все то, что я прежде называл пустотой, легко пользуясь этим привычным словом, пустотой не было. А вот это…
Это было…
В прошлом месяце он обнаружил спрятанную Сэнди в сундуке с консервированными оливками книгу презираемого им писаки Жюля Верна с дурацким и броским названием «С Земли на Луну». Лэйд, как и полагается почтенному владельцу бакалейной лавки, презирал беллетристику, но в скучные часы полуденного зноя, когда колокольчик над входной дверью надолго замолкает, даже самые паскудные книжицы могут быть недурной альтернативой чтению этикеток с консервных банок.
Лэйд одолел книгу в три приема, укрепившись во мнении, что мистер Верн — пустослов, пижон и вертопрах, которому, вздумай он принять участие в карточной баталии Хейвуд-Треста, обязательно проредили бы бакенбарды. Но, пожалуй, были в книжице и занятные моменты. Так, ему врезалось в память описание космической пустоты, сквозь которую летел исполинский снаряд с исследователями на борту.
Это было не ветхое Библейское «ничто», сухое и слежавшееся, как пустота внутри шляпной коробки, а пустота совсем другого рода. Ледяное бездушное пространство, царство молчаливой смерти, поглощающее звуки и запахи. Запретный чертог дворца мироздания, в котором слабый и жалкий человек не имел права существовать, но в который все-таки проник, где силой, а где и хитростью…
У пустоты за стеклом не было ни цвета, ни формы.
Она была бездонной, оттого от одного взгляда на нее делалось пусто и холодно внизу живота, а пальцы рефлекторно пытались вцепиться в любой оказавшийся поблизости предмет обстановки, точно у тонущего, хватающегося за обломки. В этой пустоте, казалось, и в самом деле можно утонуть, лишь взглянув на нее. Исполинский объем, лишенный объектов и ориентиров, чудовищно воздействовал на разум, привыкший оперировать твердыми материями и четкими расстояниями.