— Но что-то вам наверняка удалось о нем узнать, пока вы рылись в архивах, ведь так? Я хочу знать это. Какую школу он закончил, по какому ведомству работал, в каких банках держал деньги, в каких театрах имел абонемет, где…
— Ничего этого я не нашел, мистер Лайвстоун. Если начистоту, самая ранняя запись в архивах, свидетельствующая о существовании мистера Олдриджа — запись в реестровой книге о приобритении им этого дома двадцать лет назад. Других, более поздних, множество. Более ранних мне найти не удалось.
— Но ведь ему было около шестидесяти на момент смерти, — пробормотал Лэйд, — Куда в таком случае запропастились первые две трети его жизни? Замелись под диван?
— Не знаю, мистер Лайвстоун, — опустошенно пробормотал Синклер, — Я лишь…
— Как такое вообще может быть? Он что, позвольте спросить, не существовал до этого всуе?
Синклер с натугой кашлянул несколько раз. На губах его не выступила кровь, как у чахоточных, но Лэйд буквально ощущал, что сосуд его жизненных сил имеет серьезную течь. И вскоре, пожалуй, истечет до дна, если Лэйд не соберется с мыслями.
— Не обязательно, — пробормотал Синклер, — Он мог взять новую фамилию и жить под ней. Мог попросту прибыть в Новый Бангор с континента.
Ну конечно, подумал Лэйд, сам ощущая предательскую слабость в напряженных до предела плечах. Вы, болванчики Левиафана, даже мысли не допускаете о том, что мира за пределами острова не существует, а вся информация о нем, что долетает до острова, все ваши биржевые сводки, котировки и телеграммы — не более чем шорох в пустом эфире, Его эманации, шелест его чешуи…
Остров невозможно покинуть. А если ты ступил ногой на его берег, то по одной из двух причин. Либо тебя создала Его воля, приумножив армию болванчиков, которой Он развлекает себя. Либо…
Либо мистер Олдридж, услышав Зов, сопротивляться которому бессилен человек, прибыл в Новый Бангор из внешнего мира, подумал Лэйд. И это значит, что он — такой же узник, как и я, мой товарищ по несчастью, но…
Едва ли это возможно. Еще пребывая в шкуре доктора Генри, я многие годы посвятил тому, чтобы отыскать всех прочих заключенных. Пытался подбить их на бунт против чудовища, организовывал заговоры, столь же смелые, сколь и нелепые, все неизбежно раздавленные в зародыше… Я помню каждого из них отчетливо и ясно, включая тех, которые даже отказались со мной говорить, и готов побиться об заклад, среди них не значилось биржевых воротил солидного возраста с чудаковатым нравом!
К черту, подумал Лэйд. Мне надо задавать вопросы, пока Синклер в силах отвечать. Размышлениям я посвящу отдельное время. Если оно у меня останется, это время…
— Завещание, — негромко произнес он, — Завещание мистера Олдриджа, что на счет него?
***
Почему оно интересует вас, мистер Лайвстоун? — заданный его мысленным голосом, а не слабым голосом Синклера, этот вопрос не сделался более понятным. Лэйд и сам не знал, отчего уцепился за этот клочок бумаги, про который слышал лишь краем уха и который не играл решительно никакой роли в произошедшем.
Безусловно, завещание может иметь далеко идущие последствия, одним только оборотом причинив многие трагедии, или даже разрушить чью-то жизнь поставленной не в том месте запятой. Однако при всем при этом оно остается светским документом, имеющим силу только в материальном мире с его формальными правилами. Демоны, создания первородного хаоса, беспутные отпрыски Левиафана, не чтут этих правил, а если имеют какое-то представление о законодательстве, то в таком виде, от которого немедля сошел бы с ума и поседел весь высший королевский суд в полном составе.
Даже самый хитро составленный документ, над которыми корпели лучшие юристы, украшенный печатями уважаемых нотариусов и почтенных адвокатов, в глазах демона будет играть не большую роль, чем в глазах белого человека — кусок еловой коры, украшенный примитивной росписью дикарей.
Нет, подумал Лэйд, с жалостью глядя на Синклера, завещание не играет ровно никакой роли для демона. Но вот для человека… Для человека оно может играть огромную роль. И если предположение Крамби верно, если демону с самого начала подыгрывал человек, затаившийся среди его окружения, его содержание может заиграть новыми красками.
— Мистер Крамби на правах младшего партнера и компаньона получил пай мистера Олдриджа в компании, это мне известно. Но что на счет всего прочего имущества? Кому оно досталось?
Синклер выглядел таким бледным и изможденным, точно ему стоило немалого труда выдыхать втянутый в легкие воздух. Но еще мог членораздельно говорить, хоть Лэйд и отметил с тревогой паузы между его словами.
— Никому… У мистера Олдриджа не было другого… имущества.
— Как это, черт возьми, может быть? Я понимаю, он всю жизнь жил своим детищем, но… Разве у него не должно было быть иной собственности? Домов, кораблей, рудников, породистых лошадей… чем там еще услаждают себе жизнь богатые люди?
Синклер вновь вяло покачал головой. Это выглядело как высохший земляной орех, перекатывающийся на подушке.
— Нет. Ничего… такого. У него не было даже дома.
Гостиница, вспомнил Лэйд. Мистер Олдридж последние годы обитал в гостиничном номере «Восточного Бриза». Раньше я никогда не задумывался, почему. Даже в худшие свои времена этот человек должен был быть достаточно богат, чтобы приобрести любой дом в Редруфе по своему выбору. Или снять дом за городом на сорок лет вперед. Но вместо этого…
Дьявол, вяло подумал Лэйд, ожесточенно растирая виски. Как будто мне мало загадок, окружающих меня в данный момент, я вынужден разгадывать те, которые отстоят от меня на много лет, мало того, связаны с человеком, с которым я никогда даже не был знаком!
— Значит, в его завещании не значилось никаких других наследников, кроме мистера Крамби?
— Совершенно… верно, сэр.
— Он не упомянул там даже своего слугу, этого, как его…
— Госсворта… — подсказал Синклер, — Нет. Никого. Только мистер Крамби и… никого более. Я сам видел… завещание. Читал его. Своими… глазами.
— Кажется, вы нашли в нем ошибку, — спохватился Лэйд, — Я слышал об этом, но не придал значения. Но сейчас я хочу знать все, что окружало мистера Олдриджа, его завещание и его компанию. Что это была за ошибка?
Синклер лежал с полуприкрытыми глазами и походил на человека, которого одолела глубокая сонливость. Судя по его редкому дыханию, по дрожащим векам, он в любой миг мог провалиться в сон. В сон, достать из которого его будет непросто, подумал Лэйд.
— Мистер Синклер! — он очень осторожно потряс его за плечо, борясь с ощущением, что трясет манекет из папье-маше, облаченный в хороший костюм, — Завещание…
Синклер пришел в себя. Глаза заморгали, приняв осмысленное выражение.
— Никаких сомнений в подлинности… — пробормотал он, — Его писал мистер Олдридж, мы проверяли почерк. Печати, свидетельства…
— Да, я знаю! Но что на счет ошибки? Была в нем ошибка?
Синклер вяло заворочался, отчего мебель под ним затрещала.
— Не ошибка, — выдохнул он и, возможно, эти два слова стоили ему больше сил, чем мистеру Уильяму Галли — все его пламенные речи в защиту Карлайла[10], - Небольшая… неточность.
— Какая? — требовательно спросил Лэйд, — Какая, Синклер? Вы помните формулировку?
Синклер набрал воздуха во впалую грудь. Попадись ему в нем пылинка, наверняка захлебнется и изойдет кашлем до беспамятства, подумал Лэйд с опаской. И плакал тогда мой никчемный бессмысленный допрос.
— Конечно… помню. «Весь свой капитал в «Биржевой компании Олдридж и Крамби» завещаю в равных долях своим компаньонам», — все это Синклер произнес на одном дыхании, точно магическое заклинание, — Небольшая неточность, но…
Лэйд встрепенулся.
— Но здесь не звучит имя Крамби! Ведь верно?
— И не должно… — пробормотал Синклер, — Мистер Крамби был единственным компаньоном мистера Олдриджа.
С собственностью в шесть сотых процента всего капитала, раздраженно подумал Лэйд. Мизерный пай, который выглядит скорее милостыней, щедро отщипнутой Олдриджем от своего тучного пирога. Однако это дало Крамби право именоваться компаньоном мистера Олдриджа и унаследовать весь огромный актив его компании.