Он направился к эстакаде и какое-то время стоял там, глядя на море. Людей на пляже становилось все больше. Семьи, пенсионеры, брюзжащие подростки… Прошло время, но ничего не изменилось. Антуан улыбнулся, и его глаза наполнились слезами. Злясь на себя, он вытер их тыльной стороной ладони.
Множество кораблей сновало по неспокойному морю. Он подошел к краю шаткого пирса и обернулся, чтобы взглянуть в сторону пляжа. Он успел забыть, как красив этот остров. Антуан сделал глубокий вдох, жадно глотая морской воздух.
Он посмотрел на сестру. Та как раз выходила из воды, мотая головой, чтобы стряхнуть с волос воду, как это обычно делают собаки. Несмотря на небольшой рост, у Мелани были длинные моги. Как и у Кларисс. Издалека она казалась выше, чем на самом деле. Мелани подошла к пирсу. Свой свитер она обвязала вокруг талии. Мелани дрожала.
– Это было чудесно, – сказала она, обнимая брата за плечи.
– Ты помнишь старого садовника, который работал в отеле? Его все звали папаша Бенуа.
– Нет.
– Старик с белой бородой. Он рассказывал нам страшные истории о тех, кто утонул на дамбе Гуа.
– Да, что-то припоминаю… Тип, от которого всегда плохо пахло, да? Камамбером и старым красным, ага? Но еще сильнее – сигаретами «Gitan»!
– Да, верно! – усмехнулся Антуан. – Однажды он привел меня сюда и рассказал о гибели «Святого Филибера».
– И что же случилось с этим несчастным святым Фи-Фи? Ты же говоришь о монахе из Нуармутье, чье имя носит местная деревенская церковь?
– Тот монах умер в седьмом веке, Мел, – с улыбкой сказал Антуан. – Я же говорю о куда более свежих событиях. Обожаю эту историю. Настоящая готика!
– Рассказывай!
– В ней идет речь о судне, носившем имя этого монаха. Это случилось в 1931 году вот в том месте.
Антуан указал на открывавшийся перед ними залив Бурнеф.
– Трагедия! Мини-«Титаник»! Судно направлялось в Сен-Назер. И вот, когда последние пассажиры, устроившие пикник на пляже де Дам, собрали свои вещи, погода переменилась. И когда корабль выходил из залива, разразилась страшная буря. Донная волна ударила в корпус – и судно опрокинулось. Пятьсот пассажиров утонули, среди них было много женщин и детей. Выжить удалось единицам.
– Зачем этот старый маразматик рассказывал тебе такие ужасы? – выдохнула Мелани. – Это ж надо такое выдумать! Ты же был тогда маленьким!
– Ну, он вовсе не был маразматиком. А мне эти рассказы казались ужасно романтичными. Сердце разрывалось, когда я его слушал. На кладбище в Нанте полно могил людей, ставших жертвами крушения «Святого Филибера», и папаша Бенуа говорил, что когда-нибудь свозит меня туда.
– Он этого не сделал! А теперь уже давно сыграл в ящик, и слава Богу.
Они засмеялись и какое-то время вместе любовались водным простором.
– Я многое вспоминаю и почему-то очень волнуюсь. Еще чуть-чуть, и сяду прямо тут и разрыдаюсь.
Антуан тихонько сжал ее руку.
– Я чувствую тоже самое, не волнуйся.
– Ну и хороши же мы! Презабавная парочка нытиков!
Смеясь, они направились назад, к пляжу, где Мелани оставила свои джинсы и сандалии, и уселись на песок.
– Выкурю-ка я сигаретку, – сказал Антуан. – Знаю, тебе не понравится, но…
– Ты можешь делать что хочешь со своими легкими. Но Бога ради, пощади мои. Не обкуривай меня!
Антуан отвернулся. Мелани прижалась спиной к его спине. Дул сильный ветер, и, чтобы услышать друг друга, им приходилось кричать.
– Столько воспоминаний всплывает в памяти…
– О Кларисс?
– Да. Я словно вижу ее здесь. На песке. На ней оранжевый купальник из мягкой и пушистой ткани. Ты помнишь? Дурачась, она гналась за нами, пока мы не забежали в воду. Она научила нас плавать.
– Да, нас обоих. Соланж без конца возмущалась, заявляя, что ты еще слишком маленькая, шестилетним рано плавать.
– У Соланж уже тогда была мания всеми руководить?
– Властная старая дева, она такой и осталась. Ты видишься с ней в Париже?
Мелани покачала головой.
– Нет. И с папой они тоже редко встречаются. Думаю, мосле смерти дедушки у них прохладные отношения. И все из-за денег. С Режин они тоже не нашли общего языка. Соланж очень заботится о Бланш. Она наняла целую бригаду медиков, чтобы ухаживать за ней, следит за порядком в квартире и все такое…
– В детстве она меня любила, – сказал Антуан. – Покупала мне мороженое, водила на долгие прогулки по пляжу и всегда держала за руку. А несколько раз мы с ней выходили в море На швертботе с парнями из яхт-клуба.
– Робер и Бланш никогда не купались. Всегда сидели в этом кафе.
– Они были слишком старыми.
– Антуан! – возмутилась Мелани. – Это было чуть больше тридцати лет назад. Им было по шестьдесят.
Он присвистнул.
– А ты права. Они были моложе, чем папа сейчас. Но вели себя, как старики. И всего боялись. И то им нехорошо, и это неладно. Придиры.
– Бланш и сейчас такая, – сказала Мелани. – Визит к ней – занятие не из приятных, скажу я тебе.
– Я тоже редко у нее бываю, – признался Антуан. – В последний раз пробыл там совсем недолго. Она была в дурном настроении и жаловалась на все подряд. Это невыносимо. И квартира такая темная и огромная…
– Туда никогда не заглядывает солнце, – сказала Мелани. – Неудачное место на авеню Жоржа Манделя. А Одетта? Все так же шаркает ногами, обутыми в старые тапки для полировки паркета. И, как всегда, приказывает помалкивать.
Антуан рассмеялся.
– Сын Гаспар – ее точная копия. Я радуюсь при мысли, что он живет вместе с ними и присматривает за домом. А заодно руководит медсестрами, нанятыми Соланж, и успокаивает раздражительную Бланш.
– А ведь Бланш была очень ласковой старушкой, правда? Странно, что она стала тираном.
– Наверное, ты прав. Она была ласковой, но при условии, что ты делал все, как ей хотелось. А мы были очень послушными детьми.
– Что ты имеешь в виду?
– Что мы были неправдоподобно тихими, вежливыми, всегда покорными внуками. Никогда не буянили и не капризничали.
– Нас так воспитали.
– Да, ты прав, – сказала Мелани. Она повернулась к брату, вынула у него из пальцев до половины выкуренную сигарету и, не обращая внимания на протесты, закопала ее в песок. – Нас так воспитали.
– К чему ты ведешь?
Она прищурила глаза.
– Я пытаюсь вспомнить, ладила ли Кларисс с Робером и Бланш. Одобряла ли она требовательность, с которой к нам относились другие родственники? Ты об этом что-нибудь помнишь?
– Ты говоришь о воспоминаниях?
– Да. Какие отношения были у Кларисс с дедом и бабкой?
– Я не помню, – признался Антуан.
Сестра посмотрела на него и улыбнулась.
– Не бери в голову. Однажды ты вспомнишь. Если воспоминания возвращаются ко мне, с тобой тоже это случится.
Сегодня вечером я целую вечность ждала тебя на эстакаде. Стало прохладнее, и я предпочла вернуться в гостиницу, думая о том, что на этот раз тебе не удалось ускользнуть. Я сказала, что хочу прогуляться немного после ужина, и теперь спрашиваю себя, поверили ли они моим словам: она смотрит на меня так, словно знает, хотя я уверена в том, что о нас никто не догадывается. Да и как они могли бы догадаться? Как можно что-то заподозрить? Они видят во мне только застенчивую женщину и любящую мать, которая проводит все свое время в компании очаровательного сына и прелестной дочери. Когда же они смотрят на тебя.… Ах, любой, кто тебя увидит, скажет, что ты – воплощение желания. Кто может перед тобой устоять? Разве был у меня шанс устоять перед тобой? Ты это знаешь, правда? С первой секунды, когда твои глаза встретились с моими на пляже прошлым летом, я поняла, что принадлежу тебе. Ты – дьявол во плоти.
Сегодня в небе была радуга. А теперь наступила ночь и небо укрыла темнота. Я скучаю по тебе.…
Глава 5
Они завтракали поздно, в «Café Noir», в Нуармутье-ан-л'Иль. Заведение было переполнено шумными посетителями. Очевидно, местные жители любили здесь бывать. Антуан заказал сардины, жаренные на гриле, и бокал мюскаде, а Мелани выбрала «боннот» – блюдо из мелкого молодого картофеля местного сорта, поджаренного на сале с чесноком. Жара усиливалась, но дул свежий ветер. С террасы «Café Noir» открывался вид на небольшой порт и узкий канал, протянувшийся вдоль старых соляных складов и заполненный ржавыми рыбацкими лодками и прогулочными яхтами.