Больные в Хьюстоне получали медпомощь по высшему разряду, равно как и первоклассную психологическую поддержку, но им предстояло расстаться с жизнью, по общепринятым меркам, „хорошей“: свободной, сытой, полной надежд. По сравнению с ними обитатели тюремного лазарета находились в кошмарной обстановке, зато теряли они не так много. Большой мир за стенами тюрьмы оценивал их жизни по минимуму и заботился только о том, чтобы проводить их в мир иной по возможности тише и дешевле. Ключевой вопрос был в том, как на это смотрят сами больные. Тяжелее ли расставаться с жизнью „хорошей“, чем с жалкой и убогой? Чья жизнь для кого дороже? Для кого смерть страшнее? Легче ли умирать отбросам общества в „Зеленой Речке“, чем свободным людям в шикарной клинике Хьюстона? Девлин хотела научно определить границу, за которой начиналась философия. Возможно ли сформулировать и ответить на эти вопросы путем, который имеет отношение к науке?
— …Наверняка можно утверждать только одно, — сказал как-то Клейн во время одной из многочисленных дискуссий с Девлин.
— Что именно? — спросила Девлин.
Клейн отошел к двери кабинета и посмотрел вдоль коридора в сторону палат:
— Никто не сошьет лоскутного одеяла в память этих парней.
— А как насчет вас, Клейн? — спросила Девлин.
Клейн фыркнул и ответил:
— Лично я просто отбываю свой срок так, как мне легче.
Девлин ему не поверила. Она была уверена, что для него работа значит так много, как и для нее. И даже больше — много больше. Но Клейн упорно прятался за фасадом цинизма, и чем сильнее Девлин на него давала, тем упорней он утверждал обратное.
Размышления Девлин были прерваны скрипом двери: в кабинет просунулась голова Коули и повела на гостью недобрыми желтыми глазами.
— Привет, Коули, — сказала Девлин.
Коули ответил торжественно-унылым кивком:
— А, докта Девлин! А мы вас сегодня не ждали.
— Знаю: я хотела вас удивить.
— Во, черт! — сказал Коули. — Отче небесный, как я удивлен!
Девлин никак не могла сориентироваться, злиться ей или смеяться над манерой Коули разговаривать с ней, подобно дяде Тому упорно называть ее „доктор“, отлично зная, что она предпочитает обращение по имени. Сегодня Девлин хотелось рассмеяться, но вместо этого она сказала:
— Козел вы, Коули!
— Как скажете, докта!
— Как там ваши подопечные? — спросила она.
— Как всегда, — ответил негр. — То есть половина их умирает, а половина нет.
— А где Клейн?
— Пошел навестить начальника тюрьмы, — ответил Коули. — Уж и не знаю, когда вернется.
— А зачем он пошел к Хоббсу?
— Узнать, удовлетворила ли комиссия его ходатайство об освобождении.
— А уже было слушание?
Девлин постаралась, чтобы вопрос прозвучал небрежно, но на самом деле она обиделась на Клейна. Честно говоря, она просто исходила яростью, хотя это, несомненно, было абсурдом. Коули из-под нависших бровей молча следил за ней, и Девлин ощущала себя тем, кем и была на самом деле — чужаком.
Затем негр кивнул:
— Ага, на прошлой неделе. — Он сделал паузу, исподлобья глядя на Девлин, затем спросил: — Вы полагаете, что имели право знать?
Девлин дернула плечом и отвернулась.
— С его стороны было бы очень любезно, но в конце концов это не мое дело.
Коули покачал головой:
— Мне он тоже ничего не говорил, пока не состоялось заседание комиссии. Знай я об этом раньше, черта бы лысого у него что-нибудь получилось.
Девлин повернулась и уставилась на негра:
— Вы бы помешали его освобождению?
— Можете не сомневаться.
— Не могу вам поверить.
Коули спокойно выдержал ее взгляд:
— А вы полагаете, что я хочу заправлять этим заведением один? Думаете, я управлюсь? А как насчет того, чтобы пойти ко мне в помощники после того, как Клейн свалит?
— Я не верю, что вы могли бы так с ним поступить.
— А вы по-прежнему не понимаете, каково нам здесь, докта Девлин? Вам бы только вопросники заполнять, до сути вам и дела нет. Думаете, здесь все реально, но это не так: все это игра. И если вздумаешь жить здесь по законам реального мира, ты погибнешь. Принимай условия игры и получишь шанс. А этот ваш Клейн научился играть хорошо. Сыграйте с ним и увидите, как он вас раскрутит. Вы же девушка азартная, должны понимать…
— И все же не понимаю, — ответила Девлин.
— Видел я, как вы на него смотрели, — сказал Коули.
Девлин сжалась; неожиданно ей показалось, что голова ее стала прозрачной, и Коули может читать ее самые потаенные мысли. Тем не менее она постаралась выдержать взгляд негра.