— Завтра мы поедем вдвоём, прости, Яков, — повторяю я. — Я очень соскучилась по маме, мы совсем не бываем вдвоём.
Яков смеётся:
— Я хорошо понимаю тебя. — Он убегает на кухню.
— Ты согласилась на предложение Леониды?
Я киваю.
— Это серьёзно? — В глазах мамы ужас. — И когда… ты переезжаешь к ней?
— На днях.
— Может быть, ты назовёшь хоть одну причину…
Я пожимаю плечами.
— А я как же?
Отвечаю про себя: «Ты, мама, выходишь замуж. Это ты, мама, уходишь от меня».
— Но это спектакль, это просто игра? И ты остаёшься жить дома? Она говорила: ты не каждый день там нужна… Ты ведь будешь со мной? Почему ты не отвечаешь? Почему ты отводишь глаза?
Подходит Яков с подносом.
Мы пьём вино за моё поступление. Мы пьём вино за мамино здоровье. И звон бокалов — гонг будущего — наша с мамой разлука. По нашему негласному джентльменскому соглашению с Денисом я должна оставить ему пространство рядом с мамой.
В эту минуту я ещё не знаю, что Леонида встретилась с Артуром и сказала ему, что любит его.
Но я почему-то говорю:
— Там видно будет, мама! Сегодня не надо об этом думать. Сегодня и завтра мы с тобой вдвоём.
— То-то я смотрю, Мария Евсеевна, вы потухли. Поля уезжает куда-то? Или выходит замуж?
— Замуж, — говорю я. — Ты, Яков, попал в точку. Я очень скоро выхожу замуж.
— И кто счастливец, Полюша?
Яков всё ещё не верит, играет — лёгкой игрой.
— Священник, — говорю. — Я выхожу замуж за священника.
— Ты… религиозна?
Мама спешит мне на выручку:
— Несколько лет назад я прочитала книжку о снах, о природе снов, о значении снов.
Яков смотрит на меня, на маму и — включается в новую игру. Священник так священник. Сны так сны, тоже интересно.
Мы выходим в конец рабочего дня с сумками — в них дары Якова.
— Ты хотела увидеть Валеру? Бежим-ка, он недолго засиживается.
Вместо утреннего запаха чистоты, воды, мыла — запах пота. Люди бегут мимо — они только что выскочили из душегубок раскалённых учреждений, из душегубок автобусов и троллейбусов. Поры выбрасывают яды организма, выделенные за целый день, пот пахнет болезнями и обжорством, недоеданием и одиночеством.
С Валерием Андреевичем мы сталкиваемся у подъезда его учреждения.
— Вы ко мне, девочки? — Кинув чемоданчик к ноге, он обнимает сразу нас обеих.
— Можете меня поздравить, поступила, — рапортую я и с жадностью ловлю его радость. Трусь о его висок щекой.
— Надо праздновать. Когда зовёте?
Мама смотрит на меня.
— Завтра вечером, — говорю я. — Нет, послезавтра вечером, — поправляюсь тут же. Пусть за столом будет и Денис. Валерий Андреевич тоже должен понять ситуацию — нет у него надежды на маму, мама не одна, мама скоро выйдет замуж. Если он хочет включить нас в свою семью, пусть включает так — со всем нашим колхозом.
— Ну, Маша, поздравляю и тебя. Это и твоё поступление. Девочки, у меня через пятнадцать минут встреча, я позвоню вам. Обещаю достойно подготовиться к празднованию великого события. Спасибо, что зашли. — Он как-то по-детски всхлипнул. — Я ведь тебя тоже, как родную, люблю.
— Она тебя тоже, — говорит моя мама. Это она захотела зайти к тебе похвастаться.
Не успевает отъехать от дверей машина с Валерием Андреевичем, как мы слышим гул, топот ног и отдельные выкрики.
Крики исходят слева, из улицы, вливающейся в площадь Правительства. И почти сразу на площадь выкатывается толпа женщин.
Транспаранты с метровыми буквами: «Долой мужчин с постов», «Дорогу к власти женщинам!».
Крики, разноцветие одежды, красота и уродство.
— Это Руслана! — Я прижимаюсь к стене здания.
— Да, это она! — Мама тоже прислоняется к стене, рядом со мной.
Мужчины, вышедшие на площадь из учреждений, спешат в свои машины или к автобусам — прочь от своры разъярённых баб, пока те не преградили им путь.
— Террористы! Убийцы! Самодуры! Эгоисты! — не музыкальные, не нежные, злые голоса женщин.
Теперь и я вижу Руслану. Она — впереди — вождём. Амазонка с копьём. Не копьё, конечно, — транспарант с надписью: «Власть женщинам!»
Сколько их, ополоумевших? Сто, двести? Где набрала их Руслана? Она же говорила, летом все, разъезжаются! Как уговорила выйти на позорище? Неужели у всей этой своры нет ни одного доброго, умного мужчины рядом — ни брата, ни отца, ни дяди, ни сына? Неужели все мужчины — убийцы? А что делать с Валерием Андреевичем, Денисом, Виктором, Яковом?