А теперь пример, касающийся времени: Марк (7:19) утверждает, что Иисус «объявляет чистой всякую пищу». Это означало бы отмену разделения пищи на кошерную и запрещенную, то есть отмену главного установления Ветхого Завета относительно пищи. Но маловероятно, что Иисус мог такое заявить. Мы знаем, что вопрос, должен ли христианин соблюдать иудейские пищевые запреты, оставался предметом великого спора на протяжении нескольких десятилетий после смерти Иисуса. Если Иисус это говорил, трудно объяснить, почему данный спор длился так долго или, по крайней мере, почему слова Иисуса не приводили как довод в этом споре. Вероятно, слова Марка восходят к позднейшим временам, когда этот спор еще длился или когда было достигнуто согласие. Итак, повторю суть второго соображения: если описываемое событие или высказывание — воспоминание, оно должно соответствовать окружению Иисуса, то есть по времени отвечать реалиям первой трети I века, по месту — реалиям Палестины.
Третье соображение касается эпизодов, в которых описаны яркие и эффектные события, такие как насыщение толпы пятью хлебами и двумя рыбами, хождение по воде или укрощение бури. Эти истории есть и у синоптиков, и у Иоанна. Другими словами, поскольку мы считаем Евангелие от Иоанна независимым источником, они имеют двойное подтверждение (первый критерий). Значит ли это, что мы должны признать их историческую достоверность? Должны ли мы их отнести к образу исторического Иисуса? Как в данном случае отделить воспоминание от метафоры?
Часто этот вопрос не кажется слишком важным. Никто не ошибется, если будет понимать эти истории как притчи и как метафорические повествования, отложив в сторону вопрос о воспоминании. Разумеется, иные метафорические интерпретации могут быть просто фантазией или полной неправдой. Метафорическое понимание не означает «понимай как хочешь», и нельзя сказать, что любая метафорическая интерпретация в равной мере справедлива. На наше суждение о характере и смысле метафоры влияет понимание древнего контекста, что мы видели на примере рассказов о рождении Иисуса. Однако если нас интересует исторический Иисус, необходимо постараться понять, содержат ли эти рассказы воспоминания. И в таком случае на наше суждение будут влиять как минимум два фактора.
Во-первых, следует задать себе вопрос: имеет ли язык повествования явный символический смысл? Так, например, рассказ о насыщении толпы в пустынном месте перекликается с хорошо известным рассказом Ветхого Завета о том, как после Исхода из Египта Бог насыщал народ Израиля в пустыне (Мк 6:30–44; Мф 14:13–21; Лк 9:10–17). В версии Иоанна (6:1–5, 25–29) эта связь с Израилем в пустыне очевидна: «Отцы наши ели манну в пустыне» (стих 31). И далее у Иоанна Иисус сам становится «хлебом с небес» и «хлебом жизни». Он говорит: «Приходящий ко Мне не будет алкать» и «Я хлеб живой, с неба сошедший: если кто вкусит от этого хлеба, жив будет вовек, и хлеб, который Я дам, есть плоть Моя, которую Я дам за жизнь мира» (стихи 35, 51). Так, у Иоанна мы видим метафорическое повествование о том, что Иисус есть духовная пища. И поскольку у этого эпизода столь явный метафорический смысл, у нас есть основания думать, что мы имеем дело с метафорой, а не с воспоминанием.
Второй фактор, влияющий на суждение историка о том, видит ли он здесь метафору или воспоминание, тесно связан с нашими представлениями о границах возможного, то есть мы задаем себе вопрос: бывают ли такие события, которые не могут произойти никогда? Наше чувство границ возможного — это «метаисторический» фактор, то есть он сам по себе не относится к науке истории, но влияет на наши суждения об истории. Приведу пример позднейших времен, а не из Библии: святой Дионисий, живший на территории современного Парижа, был обезглавлен римлянами во время гонений в середине III века. После казни Дионисий взял свою голову и пошел в свою церковь, находившуюся в нескольких километрах от места казни, где отслужил мессу. Могут ли какие бы то ни было многочисленные свидетельства убедить нас в том, что это происходило? Вероятно, большинство из нас скажет: «О нет, не думаю, что подобные вещи имеют место быть». Я хотел показать, что у каждого из нас есть некоторое ощущение границ возможного, хотя мы часто не согласны относительно того, где они пролегают.
Если приложить это к евангелиям, можно спросить: бывало ли такое, чтобы кто-то накормил толпу из пяти тысяч человек пятью хлебами и двумя рыбами? Бывает ли, что человек ходил по воде? Чтобы кто-нибудь претворил воду в вино? Если я убежден, что иногда такие вещи происходят, я могу предположить, что Иисус также делал подобное.