Я вижу, что мыслями она где-то в другом месте, поэтому прижимаюсь лбом к холодному стеклу и хмурюсь своему отражению. Когда я была в средней школе, моя мама встречалась с Мэттом, с которым она познакомилась через кого-то из друзей. Все зашло так далеко, что Мэтт приходил и смотрел фильмы со мной и мамой, гулял с нами по району, водил маму на ужины, пока я проводила вечера с бабушкой и дедушкой. Мэтту нравился апельсиновый «Тик Так», и у него была собачонка Гроувер, которая пахла лавандовым шампунем.
Он был достаточно милый, но когда он был рядом, я все ждала, пока он уйдет. Я не понимала, зачем он нам нужен. Мы всегда были с мамой вдвоем, и нам было хорошо.
А потом несколько месяцев спустя Мэтт ни с того ни с сего перестал приходить. Мама сказала мне, что их пути разошлись. По тому, как она провела несколько вечеров на телефоне, разговаривая шепотом с друзьями, я решила, что лучше не задавать вопросов. С тех пор мама вела себя так, словно ей в жизни не нужен никакой мужчина.
А теперь этот Джон, любитель республиканцев с волосами цвета пупочного апельсина[15], заставляет маму звонко смеяться, а я лишь удивляюсь, как ей мог понравиться такой тип.
Дома мы распаковываем покупки и ведем непринужденный разговор.
— Скажи, что я не забыла оливковое масло.
— Так куда мне положить картошку?
— Я объемся этим мороженым сегодня вечером, черт возьми.
После этого мама падает на диван и смотрит телевизор, а я исчезаю, чтобы принять горячий душ, позволяя струям горячей воды стучать мне по голове. Надеваю старую футболку Runaways и треники и роюсь в куче ручек и маркеров на столе. Беру черный маркер «Шарпи», снимаю с него крышку и несколько раз прижимаю черный кончик к указательному пальцу, чтобы убедиться, что он не засох. Крошечные точки похожи на предательские веснушки. Мое сердце громко стучит. Я представляю, как завтра буду единственной девушкой с раскрашенными руками. Как быстро я смогу их смыть, чтобы не выделяться?
Я тяжело сглатываю и кладу маркер на ночной столик, прежде чем забраться в кровать. Тянусь к наушникам и начинаю слушать Bikini Kill.
Ни у одной девушки на первом уроке американской истории нет ничего на руках. Ни у Клодии, ни у Сары, ни у кого. Только у меня. Мои разрисованные руки похожи на фарфоровые чашки бабули, которые она держит в стеклянном буфете и никогда не использует. Словно это хрупкие вещи, которым не место в старшей школе и которые нужно немедленно убрать в шкаф. Конечно, Клодия замечает мои руки. Она — моя лучшая подруга. Она замечает, даже когда я подстригаю челку.
— Эй, в чем дело? — Она кивает на мои руки, которые я отчаянно прячу под партой, пытаясь скрыть рисунки, сделанные рано утром. — Ты сделала как в той брошюре.
«Это зин, а не брошюра», — мысленно отвечаю я и пожимаю плечами.
— Не знаю, мне было скучно. — Глупая отмазка. Я впервые очень хочу, чтобы зашла миссис Роббинс и начала урок.
— Я не понимаю, — говорит Сара, присоединяясь. — Там были написаны правильные вещи, но как рисунки сердечек и звездочек на руках могут что-то изменить? — Она снова смотрит на мои руки, и мои щеки горят.
— Ты права, это было глупо, — говорю я в смущении. В горле комок. Если я расплачусь перед моими друзьями, они поймут, что что-то не так.
— Нет, я не это имела в виду, — тихо говорит Сара. — Я тоже думаю, наш городок безумен, но я не думаю, что когда-нибудь станет лучше.
Клодия подбадривающе хлопает меня по плечу.
— Это просто доказывает, что ты идеалистка, как я и думала.
Я пытаюсь улыбнуться в ответ и подавить все неприятные чувства.
Когда миссис Роббинс заходит, я при первом же удобном случае выхожу в туалет и отправляюсь по коридорам Ист Рокпорт Хай, представляя время и место, когда я буду свободна от потертого кафельного пола и плакатов болельщиков с надписью «Вперед, Пираты!». От парализующих мозг занятий, которые заставляют меня чувствовать себя только глупее. Мне просто нужно перетерпеть, пока я не смогу выбраться отсюда, как и моя мама. Если бы я только знала, в каком направлении мне двигаться. Если бы я только могла быть уверена, что никогда не вернусь.
Я открываю тяжелую дверь и слышу звук смыва в одной из кабинок. Я выдавливаю мыло на ладони и начинаю тереть руки под теплой водой, стирая большими пальцами сердечки и звезды.
Открывается дверь кабинки. Я смотрю через плечо и вижу, как Кира Дэниелс подходит к раковине. Мы были друзьями в четвертом и пятом классах, еще до того странного времени, когда черные и белые дети и дети, которые говорили друг с другом на испанском, начали сидеть за разными столами в столовой. Мы менялись книгами «Дневник Слабака», а однажды даже пытались написать свою собственную. Я придумывала историю, а Кира рисовала иллюстрации. Теперь она сидит за столом с другими чернокожими девочками, а я сижу за столом со своими друзьями. Иногда мы киваем друг другу в коридоре.
15