Выбрать главу

В центр города от нас можно попадать в обход по асфальтированной улице, где ездят автобусы, а можно и прямиком, через овраг: сбежал вниз, поднялся - и ты в городе.

В общем, нам нравится у нас, и Вике-Жиге особенно.

Только она нарочно заспорила тогда с Люськой. Люська же слушала, слушала ее и сказала:

- Живешь, а сама ругаешь. Свою улицу любить надо!

- А ты любила, где жила? - подбоченилась Вика-Жига. У нее такая привычка: делать руки в боки и трясти кудрями-колечками.

- Да, и любила! - ответила Люська.

- А что же уехала?

- Так я не сама. Раз мама с папой.

- Подумаешь! - невпопад сказала Вика.

Овраженский Гошка заступился за приезжую:

- А что - «подумаешь»? Если родители, ты бы сама как? - И вдруг спросил. - А море у вас там есть?

Мой тезка - Главный Овраженский Адмирал. Его медом не корми, а подавай все моряцкое да речное. Он даже голубой цвет называет речным. И мастерит модель парусника - корвет с мотором. И носит широкий ремень с огромным блестящим якорем. Люська посмотрела на него и улыбнулась:

- Тебе какое море надо?

- Обыкновенное, - ответил он.

- А у нас там искусственное. Но оно - как настоящее. Волны трехметровые - и корабли плавают.

- И ты плавала? - с замиранием в голосе спросил Адмирал.

Я понял, что он ее уже зауважал.

- Плавала. А знаешь, что такое рында? - внезапно спросила Люська. Адмирал не знал. Люська не стала его высмеивать, а сказала: - Корабельный колокол. А знаешь, какая длина у эсминца? А если модель под ветер уваливается, что надо делать?

Гошка отвечал ей, как на экзамене - аж вспотел. И про эсминец, и про разные там линкоры да дредноуты. Про все это Люська знала не хуже его. Он даже признался мне потом:

- Ну, майна-вира - прилипчивая!

И это он точно определил - прилипчивая. Вот и теперь - с Людмилой Сергеевной успела познакомиться. Скажите на милость - важная персона! Да еще опять варягом меня назвала. Надо было ей крикнуть: «Сама ты - варяг!» Или тоже хлопнуть по плечу. Жалко - не сообразил. Я вообще заметил это за собой - соображаю позже времени. А вот она везде лезет! Чего доброго, еще в наш Совет Командиров запросится.

«А МЫ БУДЕМ С ВАМИ»

Ну, я как в воду глядел! Что Люська-то затеяла…

Бегали мы по улице с саблями и пистолетами. А на бревнах сидели девчонки. Мы как увидели их, так нарочно еще громче заулюлюкали, окружили, стали бабахать из пистолетов перед их носами и толкать то одну, то другую. Вика возмутилась:

- Безобразие, ну вас!

А Люська как закричит: - Падай, падай! - И, выбежав на середину круга, схватила меня за плечо. Все остановились, ничего не понимая, а она сказала: - Почему он не падает? В него стрельнули, он убитый!

Я разозлился и выдернулся.

- Сама ты убитая!

- Но он же в тебя стрельнул, я видела.

- Ну и что? А если я раненый?

- Падают и раненые. Верно, товарищ генерал?

Борис растерянно молчал, разглядывая ее как заморскую невидаль. Потом спросил:

- Чего лезешь?

А Люська возьми и заяви:

- Мы с вами будем играть! Открывается полевой госпиталь. Вот здесь, на бревнах. Вика, давай! - И не успели мы моргнуть, как она замахала черным патрончиком губной помады - откуда только взялся у нее? Подбежала к Рудимчику, который стоял с разинутым ртом, и выхватила из его рук щит-фанерку. - Товарищ боец, при стрельбе из пистолета щитом не пользуются. - И - раз-раз! - начертила на фанерке красный крест, а фанерку прикрепила на заборе. - Вывеска готова! Вика, ты главврач, Маша хирург, я - медсестра.

- А я не умею хирургом, - сказала Маша.

- Научишься! - отрезала Люська и обратилась к нам. - Бой продолжается. Что же вы? Воюйте, товарищ генерал!

Борис машинально скомандовал:

- На врага - вперед!

Назар завопил: «Ура!», мы выхватили шпаги и ринулись в бой. Вдруг вижу: Рудимчик наставил на меня пистолет, сказал «бах-бах!» и вдруг закричал: «Гошка раненый!»

Еще не хватало из-за малолетки-второклассника ложиться в госпиталь! Я хотел его догнать, но не смог. Шустрый он. Словно мышонок. И похож на мышонка. Лицо, как мордочка, острое, вытянет вперед и бегает, мелко семеня, высматривая по сторонам, будто принюхиваясь.

- Ну, погоди! - погрозил я ему и выстрелил в овраженского Гошку. Но тот тоже отказался падать: я, говорит, ходячий раненый.

Так мы бегали, и никто не хотел идти в госпиталь, а девчонки стояли на бревнах и смотрели на нашу битву. Тогда я крикнул:

- Главного Мушкетера в госпиталь! - И все обрадовались, бросились к толстому Сашуне: - В госпиталь его.

Он начал отчаянно отбиваться:

- Пустите, чего пристали, опять измажусь!

Надо сказать, что из дому он всегда выходит в чистой наглаженной рубашечке. А пока бегает с нами, становится до того грязным, что мать ругает его, ругает, потом берет за руку и уводит с улицы. Вот он и забеспокоился, когда мы его схватили. Но мы не отпускали, а потащили на бревна, изредка приподымая с земли, потому что он был тяжелый, как телевизор.