Всего этого, однако, было мало: Адаму непременно захотелось поговорить с Филофтеем: «Не сейчас, конечно, а потом, позднее…»
В ту самую минуту, когда Адам решил, что ему нужно будет сегодня же поговорить и помириться с Филофтеем, — «только не сейчас, а позднее», — в море поднялся ветер.
Давящая духота мгновенно сменилась приятной прохладой. Воздух стал чистым, легким, свежим, но ненадолго: на рыбаков надвигалась буря.
У самого основания громоздившейся над ними облачной горы, тень которой уже покрывала все видимое водное пространство, разверзлась сине-лиловая пропасть. Особенно темной была ее середина, — на севере, — которая ширилась и, казалось, быстро приближалась. Но вот тьма уже охватила весь горизонт и, покрыв дальние полосы моря, сплошной синей стеной пошла на лодку. Вода у подножия этой стены бурлила и переливалась, как ртуть, но блеск ее постепенно исчезал, поглощаемый наступавшей тьмой, в которой ослепительно сверкали короткие молнии. Буря надвигалась среди глухого гула, который переходил в ужасающий, непрерывно возраставший грохот. Ей предшествовали яростные порывы ветра, в один миг покрывавшие рябью гладкую поверхность моря, словно кто-то пригоршнями кидал песок на гигантское зеркало. Тревожный свист невидимого вихря, грозные раскаты грома, сопровождавшие нестерпимо яркие вспышки молнии, слышались все явственнее, все ближе — рыбакам казалось, что небо и море наполнилось какой-то страшной, злой, непонятной и непобедимой силой.
Филофтей свернул серый заплатанный парус, который служил им при попутном ветре и покрыл им всю кормовую часть лодки. У воды появился белый, металлический отблеск — как ночью. Рыбаки переглянулись и увидели, что лица у них стали светло-лиловыми, взгляд неподвижным. Филофтей, стоя на корме, еще раз проверил узел, которым был закреплен якорный канат. Буря теперь почти настигла их, молния освещала все море, от грома, казалось, сотрясались мозги. Вода вокруг лодки почернела, в лицо им ударил холодный, резкий ветер, все спуталось и смешалось в сером хаосе и со страшным оглушительным шумом, от которого рыбакам показалось, что им на голову валится небесный свод, их захватил шторм. Лодка рванулась, натянув якорный канат; обрубки мачты и доски, которые были к нему прикреплены, выскочили из воды и окатили их брызгами. Филофтей упал навзничь. Адам крепко обхватил его, потом все трое сбились в кучу под парусом, руками защищая головы. Из тучи посыпался град и забарабанил по дну лодки и по натянутой парусине. Лодку так яростно бросало из стороны в сторону, что Адам боялся прикусить себе язык. Он изо всей силы сжал челюсти и, прикрыв голову, локтями защищал ее от ударов. Ему стало холодно. Льдинки скапливались на дне лодки, и Филофтей, с промокшей спиной, выбрасывал их через борт черпаком. Вода ручьем текла у него с затылка и по бороде. Когда град кончился, пошел крупный, холодный дождь. В лодке было два черпака — точь в точь деревянные туфли, только с ручкой. Один был у Филофтея, другим работал Адам, выплескивая за борт быстро накоплявшуюся воду. Ослепленный молниями, оглушенный непрекращавшимся громом, промокший до костей, он прокричал на ухо Филофтею:
— Такие штормы проходят быстро! После дождя море успокоится!
Филофтей посмотрел через борт. Лодка то взлетала так высоко, что ничего не было видно, кроме серого неба и серого дождя, то проваливалась под гребень темно-лиловой волны. Вся поверхность моря покрылась теперь белыми барашками. Дождь внезапно прекратился. Филофтей увидел удалявшуюся при вспышках молнии и громовых раскатах стену туч. После нее остались темные облака, напоминавшие дым паровой машины от угасшей топки, так низко скользившие над водой, что, казалось, до них можно было достать рукой, дикий рев вихря и черные, с белыми гребнями волны. Филофтей утер мокрое лицо и с тревогой посмотрел на якорный канат, дергавшийся и извивавшийся, как змея, которую держат за хвост: он то с шумом погружался в воду, поднимая пену, то, как струна, натягивался в воздухе, отряхивая крупные капли.
— Этот шторм не такой… — прокричал Филофтей, обняв Адама за шею, так как иначе тот не расслышал бы его из-за ветра.
Адам, ничего не понимая, вытаращил глаза. Филофтей сунул ему бороду в самое ухо:
— Этот сильнее… Вы с Трофимом еще таких не видали! Увидишь…
Потом согнулся и стал рыться в лодке, надеясь найти сухую рубаху или хоть что-нибудь, чем можно было бы покрыться. Адам посмотрел на почерневшее, ставшее таким чужим и непонятно враждебным море и снова взялся за черпак. Качка сбивала его с ног, больно ударяя то боком, то локтем о шпангоуты. Раз они столкнулись лбами с Филофтеем. Старшина промолчал. Парень оглянулся на Трофима. Тот сидел скорчившись, бледный, с полузакрытыми глазами и беспомощно мотавшейся из стороны в сторону головой.