…14 декабря 1944 года. Наша разведка донесла, что к порту Либава идет большая группа судов противника. Здесь были и миноносцы и крупные транспорты, не говоря уже о сторожевиках, тральщиках и других специальных судах. Выло ясно, что необходим массированный удар с воздуха. Наше командование уделяло особое внимание этой операции, закодированной под названием операция «Артур». Выли подняты в воздух два полка штурмовиков. Одну группу вел подполковник Степанян, другую — капитан Пысин (к этому времени ему уже присвоили звание Героя Советского Союза), третью — Удальцов. Первая группа должна была подавить огневые средства противника, следующая — нанести удар по его кораблям и транспортам, а последняя группа — обеспечить выход. Сначала Степанян не должен был участвовать в этой операции. Но он упросил командира дивизии разрешить ему самому вести группу. Тот в последний момент разрешил. Обычно Нельсон Георгиевич, идя в бой, не надевал свои ордена, а носил планки, но на этот раз его китель украсили все награды. Уж очень ответственной была эта операция, и, видимо, хотелось Нельсону по старинному русскому обычаю идти в бой как можно торжественней.
Уже на расстоянии шести-семи километров от цели дали о себе знать истребители противника. Они появились перед нашими самолетами, но советские истребители прикрытия не допустили их до штурмовиков. Напрасно больше двух десятков «фокке-вульфов» стремилось прорваться к ИЛам, их надежды на неожиданность нападения не оправдались. Не только истребители, но и штурмовики включились в бой. В этот день выдалась на редкость хорошая, малооблачная погода, и море с кораблями противника было видно как на ладони. Зенитная артиллерия, растревоженная нашими бомбардировщиками, встретила штурмовиков ураганным огнем.
— Шарики, приготовьтесь к атаке! — скомандовал Степанян.
Ого шестерка вырвалась вперед. Самым первым шел самолет Нельсона. Он шел первым и принял на себя огонь. Трудно сказать, о чем думал Нельсон в те минуты — наверняка только не о том, что это были последние его мгновенья в жизни. Может быть, он еще раз вспомнил о сыне, мысль о котором не покидала его никогда, может, он всего себя вложил в ненависть к врагу, в стремление победить. Никто нам об этом не расскажет, да наверное, это и не самое главное. Главное то, что он, как всегда, грудью пошел на опасность, пошел туда, где всего тяжелее…
Его самолет потонул в огненном вихре. Вокруг ИЛа вспыхнул фейерверк огня. Истребителей прикрытия, сопровождавших в атаку Степаняна, связали боем вражеские самолеты.
Неожиданно от берега, на высоте 400–500 метров, выскочило несколько «фокке-вульфов» и ринулось снизу вверх на самолет Степаняна. Трудно сказать, что произошло — по-видимому, пуля оборвала жизнь отважного летчика, так как его самолет, оставляя за собой полосу черного дыма, резко пошел вниз. Если бы Нельсон был жив, то такой мастер, как он, нашел бы способ спасти машину и людей. А тут штурмовик стремительно падал вниз, как мертвый. Именно мертвый, ведь летчики считают свою машину почти живым существом. Недалеко от воды вспыхнул купол парашюта — это пытался выпрыгнуть бессменный стрелок Степаняна Алексей Румянцев. Но высота была уже слишком мала, и его тоже не стало…
Бой все разгорался. Испытанный прием бомбометания с малых высот и на этот раз оправдал себя — часть кораблей противника пошла на дно. То здесь, то там от места боя уходили, вспенивая волны, горящие вражеские суда…
После окончания операции наши вернулись на аэродром. Удальцов доложил командиру дивизии о гибели Степаняна, но никто не хотел этому верить. С аэродрома до самого утра не уходили летчики, механики и техники. Они не верили, что Нельсон погиб.
Верить не хотелось. Нельзя было поверить. Нельсон и смерть — оба понятия казались совершенно несовместимыми. Настолько жизнеутверждающим был этот обаятельный человек, что представить его мертвым было невозможно. А потом — как теперь будет жить полк без своего командира? Есть люди необходимые, без них просто нельзя.
Степанян мог быть суров, порою резок, и в то же время он был как-то по-детски добр и отзывчив. Говорят, глаза — зеркало души. В больших темных глазах Степаняна можно было увидеть его душу — так открыто и честно смотрел он на мир. А смеялся он так, как могут смеяться только очень хорошие люди, — громко и заразительно. Он всегда был с людьми, подтверждая мудрую пословицу, что «хороший человек один не живет, к нему всегда люди пристанут».