Начальник заставил избрать себя бургомистром и снял портрет своего бывшего хозяина. Ван де Влит нашел себе приют в Тенте и умер там бедняком, а полувеком позднее вернули на прежнее место его портрет и торжественно почтили память художника.
- Скажите еще, господин Кемпенар...
Тут бургомистр осекся. До них донесся звон колокола, но это был совершенно особый звон - погребальный. Терлинк посмотрел, который час показывает лежащий перед ним хронометр.
- Жеф? - спросил он.
Его собеседник перекрестился. Йорис, помедлив, также поднес руку ко лбу, груди, плечам.
- Его, конечно, не отпевали в церкви?
- Нет, баас. Мать его, кажется, просила, чтобы тело благословили хотя бы у могилы...
- Отказали?
- Да, баас.
- Вам известно, когда Лина выйдет из больницы?
- Говорят, ее можно будет перевезти послезавтра.
Йорис встал, еще раз взглянул на Ван де Влита и дважды обошел вокруг письменного стола, а секретарь с жалким видом стоял посередине истоптанного ковра.
- Чего вы ждете, господин Кемпенар?
- Виноват, я думал...
- Внесите мать Жефа Клааса в списки отдела благотворительности...
Впрочем, нет, не вносите.
- Да, баас... Я хотел сказать "нет"... Словом, я ее не внесу.
И обмякший, опухший секретарь вышел, пятясь и обнажая гнилые зубы в фальшивой улыбке. Снегопад становился все гуще. Нетрудно было представить себе кладбище, по которому торопливо движется катафалк с семенящей за ним женщиной.
Йорис Терлинк был в плохом настроении. Стоя у окна, он как бы возвышался над площадью, где под тонким слоем снега угадывались тысячи штук брусчатки.
Он увидел, как на другой стороне площади из своей улицы вышел адвокат Мелебек и направился прямо к ратуше, оставляя за собой черные следы шагов.
Терлинк успел бы уйти. Чуть было так и не сделал. Затем, словно хозяйка, услышавшая, что в квартиру звонят, окинул взглядом кабинет, переставил один из стульев и принял позу в своем плетеном кресле:
- Войдите, господин Кемпенар. В чем дело?
- Господин Мелебек хотел бы...
- Скажите, что я тотчас его приму. Я позвоню.
Йорис взглянул на хронометр и решил, что заставит адвоката ждать ровно семь минут. Чтобы убить время, почистил себе ногти самым узким лезвием своего перочинного ножа. Потом подумал, что с адвоката довольно будет шести минут, и позвонил:
- Пригласите господина Мелебека.
Мелебек, сын железнодорожного служащего, всегда был в монастырской школе первым учеником, поэтому его предназначили для духовной карьеры и дали ему стипендию в коллеже.
Лицо у него было бледное, лоб чересчур высокий и широкий, нос длинный, глаза близорукие, очки в стальной оправе.
В конце концов его покровители решили, что он принесет им больше пользы как мирянин, и сделали его адвокатом епископства.
- Здравствуйте, Мелебек.
- Здравствуйте, Терлинк. После разговора вчера вечером я подумал...
Под мышкой у него, как всегда, торчал портфель: это была его мания.
Он не пил, не курил. За пять лет брака прижил четырех детей.
- После вашего ухода мы встали исключительно на точку зрения общего интереса.
- Не сомневался в этом, Мелебек.
Они не выносили друг друга. Для Терлинка Мелебек был в совете единственным противником, столь же хладнокровным, как он сам.
Мелебеку Йорис представлялся прежде всего тем человеком, каким хотел бы стать сам адвокат; во всяком случае, бургомистр загораживал ему дорогу и был нечувствителен к его иронии.
- Очень мило с вашей стороны, Терлинк, что вы не сомневаетесь в этом: мы ведь все - и вы также - работали для общего блага, верно? Вчера мы были взволнованы, да, поистине взволнованы, видя, как вы поспешили к нам в такой трудный момент...
Терлинк вновь раскурил сигару.
- И мы поняли, что вместе с нами вы хотите избежать скандала, который лишь внесет смятение в души. Поэтому, как вы сами видели, все без колебаний согласились резать по живому...
Йорис поднял голову. Слово Мелебека подействовало на него, словно вид ножа, врезающегося в тело, и он, сам того не желая, вспомнил ямочки на лице Лины ван Хамме, черты которой разом ожили перед его внутренним взором.
- Не следует только допускать, чтобы столь прискорбный факт после подобного решения использовали в избирательных целях.
- Что вам поручили мне передать?
- Вы пробудете бургомистром самое малое еще три года. Ван Хамме не собирается больше выставлять свою кандидатуру.
- Вот как?
- Вас просят об этом - проявить христианское милосердие и не использовать в политической борьбе...
- Говорите, говорите, Мелебек.
Молчание.
- Что вы решили, когда я пришел вчера вечером?
- Мы лишь...
- Полно врать, Мелебек. Решение принимали не только вы, но и Леонард.
И сын Леонарда. Один ни за что не хотел терять свое положение в Верне, другой - в армии. А поскольку для этого нужно было пожертвовать Линой...
- Терлинк!
- Что "Терлинк"? Уж не посмеете ли вы утверждать, что это неправда?
Все, вы, сговорившись с ван Хамме, тоже хотели, чтобы он пожертвовал Линой. Вы вспомнили стих, процитированный Комансом: "Если глаз твой соблазнит тебя..." Он отбросил его от себя. И другой глаз тоже. А сверх того - и остальное тело...
- Что это означает? - холодно осведомился Мелебек. - Вы отказываетесь?
- От чего?
- От обязательства.
- Какого?
- Не пользоваться этим прискорбным происшествием в своих политических целях.
Опять звук погребального колокола. Новые похороны.
- Испугались?
- Я этого не говорил.
- Что вы предлагаете мне взамен?
- Место на следующем собрании.
- Место ван Хамме?
- Или кого другого. Кто-нибудь подаст в отставку, чтобы уступить вам свое кресло.
- Обещаю.
Мелебек заерзал на стуле, переложил портфель на колени:
- Но мне поручено...
- Заставить меня дать письменное обязательство?
- Просить вас... да... В общем, дать гарантию, что...
Терлинк взглянул на Ван де Влита, словно спрашивая у него совета, и схватил перо.
"... обязуюсь никогда не намекать ни в публичных выступлениях, ни в частных разговорах на... "
- Скажите, Мелебек...
Адвокат не шелохнулся.
- Вам еще не приходило в голову выставить свою кандидатуру в депутаты?
Молчание. Однако Мелебек побледнел.
- Вот ваша бумажка. Давайте мою.
И вот Терлинк прочел ручательство в том, что до истечения трех месяцев он станет dijkgraves, следовательно, членом верховной корпорации, которая посредством плотин распоряжается водой как из моря, так и с неба.
- Если увидите Леонарда, скажите ему...
Терлинк поискал формулу вроде той, где поминались витрины и ценники, но не подобрал ничего подходящего.
- Нет, ничего ему не говорите. До свидания, Мелебек.
Глава 4
- Удачного и счастливого года, Йорис!
Дважды ткнувшись ротиком в шершавые щеки мужа, она произнесла эти слова таким жалобным голосом, таким проникновенным тоном, что, казалось, они означали: "Один страшный год кончился, начинается другой, не менее страшный, мой бедный Йорис! Я буду страдать. Ты будешь страдать. И молю Бога избавить нас от еще более страшных потрясений".
Терлинк скользнул губами по волосам жены, еще накрученным на бигуди, и прошептал:
- Счастливого года, Тереса!
Одеваться им пришлось при электрическом свете, потому что они собирались к семичасовой заутрене. Намереваясь причаститься, они не поели и не выпили кофе. Внизу под лестницей им навстречу вышла Мария:
- Счастливого и богоугодного года, баас!