— Ага! — воскликнул один из сержантов. — Вот и тайник с документами, который наши люди искали, но так и не нашли!
— Господа, это не все бумаги, — заметил Тристан. — Есть еще и другие, гораздо более интересные.
— Берите же их и пойдем уже, — сказали сержанты, уверенные, что достойный слуга так напуган, что вот-вот выдаст им все секреты своего хозяина.
Тристан покорно кивнул и направился в соседнюю комнату, оставив дверь приоткрытой.
Сержанты пару секунд пребывали в нерешительности, затем, так как у них был приказ не выпускать наперсника Мариньи из виду, вошли вслед за ним.
И тут же вопль изумления и ярости сорвался с их губ.
Тристан исчез!
Слуги Мариньи не было в той комнате, в которую он вошел и в которой, однако же, не было окна или другой двери, кроме той, через которую прошли они сами.
Взбешенные и отчаявшиеся, сержанты принялись ощупывать стены, но их поиски ни к чему не привели. В этот момент явился великий прево, который спросил:
— Ну что, где этот Тристан?
— Монсеньор, — отвечали трясущиеся от страха сержанты, — он от нас улизнул, и тут явно не обошлось без черта, так как, позволив ему, как вы и приказывали, войти сюда и делать все, что заблагорассудится, мы его потом здесь уже не обнаружили.
— Идиоты! — проревел прево. — Позволили сбежать тому, кто единственный мог указать мне, где спрятаны пресловутые сокровища уже бывшего министра!
И так как нет ничего ужаснее, чем оказаться обманутым в своих ожиданиях, Жан де Преси приказал немедленно схватить несчастных сержантов и заковать в кандалы.
Чтобы тотчас же избавиться от этих двух персонажей, можем добавить, что вскоре их судили по обвинению в предательстве, и — что забавно — они были признаны виновными в сговоре с дьяволом (который, как утверждалось, и утащил, за неимением других возможностей, слугу Мариньи), а преступление это каралось повешением.
Возвращаясь к Тристану, скажем, что он скрылся через тот подземный ход, через который недавно уговаривал бежать хозяина. Там, где — то ли из гордости, то ли из-за душевного расстройства — не пожелал пройти Мариньи, прошел его слуга. То была узкая лестница, пробитая в толще стен, которая спускалась в потайные погреба особняка. Таким образом, чтобы найти сокровища Мариньи, нужно было найти тайные погреба, а для того чтобы их найти, нужно было знать вышеуказанную лестницу, а чтобы найти эту лестницу, нужно было разобрать весь дом, камень за камнем! Тристан пересек эти погреба, рассовав по своим карманам столько золота, сколько в них вошло. Так он вышел к еще одному погребку, пол в котором был покрыт тонким, не больше фута толщиной, слоем песка. Тристан расчистил этот песок, и показалась плита, которую он приподнял.
Он погрузился в разверстую дыру, прополз по узкому лазу примерно с пятьдесят туаз[5], достигнув таким образом другой плиты, с которой он проделал операцию, обратную той, что выполнил пару минут назад в подвале, подтянулся и оказался тогда внутри снабженной подвижным дном бочки, которая чинно стояла среди пяти или шести себе подобных, ничем не указывая на существование лаза, соединяющего это место с особняком Мариньи. Поднявшись уже по другой лестнице, Тристан оказался на первом этаже невзрачного домика, одиноко стоявшего посреди палисадника, — жилище это в тех краях считалось обителью некого сумасшедшего, который редко показывался на глаза людям. Само собой разумеется, что этим сумасшедшим был не кто иной, как Тристан собственной персоной.
Он прошел в свою комнату, бросил на стол взятые с собой документы и тяжело упал в кресло — прислушиваясь к крикам, доносившимся из соседнего дома.
Затем он начал быстро, одну за другой, просматривать эти бумаги. Он развел костер в очаге и по мере прочтения бросал листы пергамента в огонь.
Настал через того свитка, который он взял со стола Мариньи. Тристан развернул пергамент без любопытства, единственно для того, чтобы удостовериться, что документ не содержит ничего компрометирующего его хозяина.
— Впрочем, к чему все это? — бормотал он себе под нос. — Монсеньор де Мариньи приговорен заранее, и даже если бы в его доме обнаружили доказательства того, что он состоял в заговоре против короля, его положение от того уже б не ухудшилось, так как он имеет дело с ненасытными волками, которых устроит любой предлог, которые, в случае чего, загрызут его и вовсе без предлога.
Рассуждая так, он начал читать.
Воспоминания, написанные Мабель в то время, когда она готовила свою месть против Маргариты Бургундской, содержали листов десять.