Вслух же он сказал:
— Я смогу и я пожелаю.
— Ты? — воскликнул король в изумлении.
— Я, — лаконично повторил Бигорн.
— И каким же образом ты это сделаешь?
— Это уж мое дело. Я утверждаю, что со мной мессир д'Онэ говорить будет. Как я этого добьюсь?.. Неважно. Главное, что он заговорит. Ручаюсь!
Людовик посмотрел на Ланселота пристально, словно решая, в какой степени можно верить его словам.
— Ты только что говорил, что этого д'Онэ, возможно, не пожелали разговорить. Что означает этот намек?
Бигорн пожал плечами и промолвил:
— Король позволит мне задать ему один вопрос?
— Задавай!
— И король ответит на него честно?
— Похоже, ты уже начинаешь злоупотреблять своими правами, мерзавец!
— Тогда я умолкаю.
— Говори, скотина! Я отвечу на твой вопрос.
— Кому было поручено допросить мессира д'Онэ, постойте, я отвечу за вас, держу пари, что монсеньору графу де Валуа, или же монсеньору де Мариньи.
— Валуа! — сказал король, спрашивая себя, к чему его шут клонит.
— Валуа!.. Я так и знал!.. Валуа! Ио! Иа!
«Ага! Филипп в Тампле!» — смекнул Бигорн и, не в силах скрыть радость, наполнил кабинет короля ослиным ревом.
— Может, ты объяснишься, негодник? — произнес король, мрачнея все больше и больше. — Уверяю тебя, сейчас не время смеяться.
— Черт возьми, я смеюсь оттого, что вы поручили сторожить мессира д'Онэ, ведь мессир д'Онэ в Тампле, не так ли?
Король утвердительно кивнул.
— Вы поручили сторожить его графу де Валуа, одному из тех двоих, которые жизненно заинтересованы в том, чтобы Филипп не заговорил?
— Валуа заинтересован в том, чтобы узник не заговорил? Но, тысяча чертей, какой у него может быть интерес?
— Я же говорю — жизненный.
— Получается, Валуа всё знает?
— Возможно, и не всё, но достаточно для того, чтобы не желать признаний этого пленника. Да и потом, могу поспорить, что он сам вызвался охранять мессира д'Онэ.
— Так и есть, — промолвил король. — Теперь я склонен с тобой согласиться.
— Ио! Иа!.. Вот видите!.. Ио! Иа!..
— Но что такого знает Валуа?
— Что такого знает Валуа?.. Спросите об этом у Мариньи.
— И Мариньи тоже. О! Вокруг меня одни изменники и предатели! Но что знает Мариньи?
— Спросите об этом у Валуа! — улыбнулся Бигорн.
Король на несколько секунд впал в ступор, а затем произнес:
— Известно ли тебе, что ты обвиняешь двоих самых могущественных после короля людей?..
— Ио!.. — воскликнул Бигорн, разыгрывая испуг. — Да будет Вашему Величеству угодно заметить, я никого не обвиняю. Я говорю лишь — и это правда, — что монсеньор де Валуа и монсеньор де Мариньи знают обо всем этом ничуть не меньше мессира д'Онэ, и, будучи заинтересованными в том, чтобы он не заговорил, принимают соответствующие меры. Но я их ни в чем не обвиняю, я ничего такого не знаю.
— Я сейчас же вызову сюда Валуа и Мариньи, и мы увидим.
— Ничего мы не увидим. Они уважительно скажут королю, что не знают, чего король от них хочет, скажут и будут стоять на своем. И как король сможет уличить их во лжи?.. У короля нет никаких доказательств. Этот король окажется между двумя сеньорами, которые дадут слово шевалье, что не понимают ничего из того, о чем он им твердит — это с одной стороны, и несчастным, жалким шутом, вроде меня, который ничего не знает, но может все для короля выяснять — это с другой!.. И король колебаться не станет: он поверит слову двух сеньоров, которые сожрут бедного Ланселота и даже не подавятся! Так и кончится для меня жизнь всего лишь за то, что я хотел преданно служить своему хозяину, своему королю! Ио! Иа!.. Ах, бедный я, бедный!
— Да, ты прав, — проговорил король. — Но, Бога ради, прекрати этот ослиный рев, который здесь совершенно неуместен!
— Хорошо, — сказал Ланселот, вновь становясь крайне серьезным, и добавил с преисполненным достоинства видом, который весьма поразил короля: — Сир, я всего лишь покорнейший ваш слуга, находящийся здесь по вашей милости исключительно для того, чтобы развлекать и забавлять своего короля, но, сир, под шероховатой кожурой может скрываться хороший плод. Если мой король удостоит меня своим августейшим взором, наградит самой малой толикой своего доверия, то, клянусь Иисусом, я добуду ему то, что он так жаждет узнать, то, чего сам я сказать ему не смогу даже под страхом колесования — потому что не знаю, но что знают и могут сказать ему другие. А для этого, сир, что нужно?.. Действовать хитростью и лукавством!.. А! Я знаю, эти слова режут вам слух. Но те, что, служа своему хозяину, предают и изменяют, заслуживают того, чтобы быть побитыми их же оружием. Это единственный способ победить их. На хитрость следует отвечать хитростью.