— Не умер, — проворчал Готье. — Ха! Но от этого мне не легче. Что они со мной сделают? Повесят за шею или за ноги? Бросят в кипящий котел? Полагаю, я предпочел бы оказаться обезглавленным топором мэтра Каплюша. Гм! Так что же все-таки я предпочел бы?..
Следующие час или два Готье провел за перечислением видов смертей, которые могли его ожидать, выбирая такую, какая пришлась бы ему по душе, — занятие это если и не принесло ему никакого облегчения, то и никакого вреда тоже не причинило.
Наконец он заключил:
— Думаю, все это мне ничуть не подходит. Полагаю, я предпочел бы убраться отсюда, тем более что я голоден.
То была правда. Он был голоден. И это стало для него новым источником для размышлений, так как Готье принялся перебирать в уме все славные пирушки, которые он закатывал вместе с такими же веселыми товарищами, как и он сам. Он находился уже на некой оргии, которой когда-то предавался на улице Валь-д'Амур, и, облизывая губы, прокручивал в своем воображении те различные блюда, что были им поглощены в тот вечер, как вдруг осекся и моментально вскочил на ноги.
Совсем рядом, в этой же камере, кто-то издал нечто вроде хриплого вздоха, — так, по крайней мере, ему показалось.
— Эй! — произнес Готье. — Так в этом аду я — не один проклятый?
Он весь обратился в слух, но никакого ответа не последовало. Однако же в глубине этого молчания Готье уловил некое сдавленное дыхание.
В камере определенно кто-то был. Но кто? Но что? Готье не имел ни малейшего представления о том, что за спутник находился с ним рядом.
— Зверь или человек, отвечай! — сказал он, начиная уже испытывать суеверный ужас.
Так как — полагаем, мы об этом уже упоминали, — в Тампле[11] водились привидения, призраки мессира де Молэ и его товарищей регулярно появлялись там по ночам.
Готье слушал во все уши. Дыхание, которое он уловил, было теперь очень отчетливым; то было дыхание короткое, свистящее, — так дышит тот, кто страдает.
Готье почувствовал, как у него на голове встают дыбом волосы. Но так как он был отважен, то решил предпринять последнюю попытку поговорить с непонятным существом, что обитало в этой темнице. Наши читатели здраво решат, что Готье, должно быть, обследовал свою темницу на ощупь, потому что так бы он не преминул обнаружить неизвестного, чье дыхание он слышал. На такие предположения наводит наших читателей рассудок современный, освобожденный — по крайней мере, мы на это надеемся — от суеверий.
Что до Готье, то — весь в поту, вне себя от страха — он скорее бы бросился в один из котлов со свиного рынка, в которых варят нечестивцев, нежели сдвинулся с места. Однако же, повторимся, отваги ему было не занимать.
Начертив в воздухе большой крест, Готье обратился к существу со сдавленным дыханием в таких выражениях:
— Во имя Отца, Сына и Святаго Духа, кто ты? Я заклинаю тебя подать голос или уйти, адское существо, призрак монаха. Нет? Ты не уходишь? Тысяча чертей! Не будь ты простой иллюзией демона, клянусь Отцом, Сыном и Святым Духом, я познакомил бы тебя с моим кулаком. Ну скажи, — взмолился он, — что ты из плоти и крови. Богоматерь небесная, и вы, достойнейшие святые, которых я всегда буду почитать, извольте избавить меня от этого бродяги. Почему б ему не отправиться досаждать этому палачу Валуа?
Богоматерь и святые остались глухи к этой просьбе. Преисполненный ужаса, Готье вдруг понял, какой вид смерти он упустил в своем недавнем перечислении: смерть от страха!
Так он и держался — неподвижный, едва переводящий дух, бормочущий молитвы вперемешку с ругательствами, иногда останавливающийся, чтобы послушать в надежде на то, что он больше ничего не услышит. Но как он только он прислушивался, то слышал. Призрак по-прежнему был где-то рядом!
Готье, как ему казалось, дошел уже до пароксизма страха, когда вдруг страх этот удесятерился: камера осветилась!
Кромешная тьма в ней внезапно начала становиться тьмой молочного цвета, пропитанной слабыми отблесками.
Вскоре эти отблески замерли, сгустились, и в камере установился свет если и не живой и яркий, то достаточный для того, чтобы Готье смог различить незнакомое существо, призрака — если бы несчастный пленник смотрел!
Но он держал глаза неистово закрытыми, и не посмотрел бы ни за что, даже за свободу!
От чего исходил этот свет?
Всего лишь от фонаря, который только что повесил над фрамугой двери тюремщик, — по приказу Валуа, вероятно, что-то задумавшего.
Но для Готье этот свет был по природе своей дьявольским. Его удивляло лишь одно: что призрак все еще не схватил его. Поэтому он повторял с отчаянной энергией воззвания к Отцу, Сыну и Святому Духу и беспрестанно осенял себя знамением, когда случилась та неприятность, которой он так боялся:
11
Жак де Молэ — последний великий магистр ордена тамплиеров, сожжен на костре по приказу короля Филиппа IV Красивого.