На самом деле Вике вовсе не хотелось видеть эти проклятые фотографии. Лишний стресс и все. Но она хотела ткнуть в них носом Саньку. Выбить почву из-под его ног. Чтобы не смел он больше ни ее отцу звонить, ни ей что-то доказывать. Из серии: не верь глазам своим.
Она действовала как человек, ступивший на некий путь, на котором ничего хорошего его не ждет, но сойти с него теперь не может, потому что… потому что нельзя. Поздно.
А еще внутри ее что-то заболело, словно в эту минуту она прощалась с хорошим и близким человеком, который только что был здоров, а потом взял и умер. И уже ни с кем ей не будет так легко и радостно…
Но все равно в университет нужно поехать, уточнить время сдачи второго экзамена… Она почувствовала озноб. Чего вдруг ее испугали какие-то фотографии? Разве она не видела то, что сама снимала? Или тогда глазам своим можно было не верить, а фотографии — это что-то неумолимое, как приговор?
Экзамен Виктории предстоял послезавтра, а фотографии ей Ольга вручила в эту самую минуту. Но, посмотрев на замкнувшееся лицо подруги, сочла неуместным что-то комментировать. Она тоже почувствовала себя неуютно и поспешила проститься с Викой:
— Ну, я побегу. Сегодня завкафедрой злой как черт. Все лаборантки навытяжку стоят.
Вика не села в троллейбус, который мог ее привезти прямо к дому, а пошла пешком по залитой солнцем зеленой улице. Конец весны, и этот праздник жизни не для нее.
Странно, раньше она ничего не делала без ведома Саньки, а послезавтра она собирается сдать уже второй экзамен, а он ни о чем не знает.
Экзамен! Что ему какой-то экзамен какой-то Виктории из какой-то прошлой жизни!
Вот так ее постоянно бросало то в жар, то в холод, и не было слов, чтобы определить это состояние. И было обидно до слез. Раньше говорят, женщины выли во весь голос, рвали на себе волосы. Интересно, почему сейчас этого делать нельзя? По крайней мере Вика понимала, что не может выплеснуть наружу яд, скопившийся у нее внутри, а продолжает самоотравляться. Неумолимо гасить свой внутренний свет.
Она будет жить впредь с выжженной душой, без радости, без смысла жизни… И все же Вика нашла силы себя одернуть и прекратить это саморазрушение.
Ехать полчаса в троллейбусе было невмоготу, поэтому Вика взяла такси и через десять минут была дома. Она могла бы, как и Санька, закрыть калитку на засов, но не стала. Глупо это делать — только соседей веселить, Санька все равно перелезет через забор и станет ломиться в дом… До той поры, пока уверен, что Вика ничего толком не знает. Пока он может утверждать, будто ее подозрения ни на чем существенном не основаны.
Наверное, просто сидеть и ждать вечера, а вместе с ним прихода Александра было бы тяжело. Но Вика села за стол, чтобы заняться информатикой.
Однако вместо строчек учебника перед глазами вставали картины прошлого. Счастливого прошлого. И ничем их было не прогнать.
Ее желание каждый день обливаться во дворе холодной водой ушло. От душевного непокоя заниматься собой не было никакой охоты. И совать голову под холодную воду больше не хотелось.
На этот раз Александр Петровский пришел домой минута в минуту. То есть израсходовал пятнадцать минут на езду от офиса фирмы до дома, что-то высыпал в миску Блэка. Вика в открытую дверь слышала, как он разговаривает с собакой:
— Попробуй, Блэк, какой корм. Продавец сказал: сам бы ел, да денег надо!
Он нарочно говорил громко, для Вики, всеми силами старался показать, какое у него хорошее настроение и как все у них дома хорошо. Вот только Виктория неизвестно почему кочевряжится, пытается развалить их такой удачный, счастливый брак!
Сегодня Вика сварила зеленый борщ, пожарила курицу с молодой картошкой на гарнир. И когда Александр возник в дверях кухни, сказала ему спокойно:
— Мой руки и садись за стол.
Он на мгновение сбросил маску уверенного в себе человека. В глазах его метнулось недоумение: жена собирается с ним помириться или… или это какой-то подвох?
Теперь Вика все читала по лицу мужа. Он тут же решил отбросить второй вариант. Вспомнил, видимо, как западают на его красу другие бабы, и решил, что собственная жена тем более не захочет упустить такого единственного и неповторимого.
— Ужин примирения? — несколько развязно поинтересовался он.
— Ужин выяснения отношений.
— Разве мы не выясняли их почти семь месяцев назад, когда скрепили свои отношения узами брака?
Он продолжал делать вид, что ничего страшного между ними не произошло. Пошел, напевая, в ванную, вымыл руки и сел за стол, который Вика между тем накрыла.