Попробовал ложку борща, другую и промычал:
— Божественно! Не выпить ли нам по такому случаю чего-нибудь легкого?
— Есть бутылка вина. «Коварство и любовь».
— Неси! — благодушно разрешил он.
Виктория почувствовала, что упускает из рук инициативу. Обычный ужин обычных супругов? Она едва не застонала, но опять ее взгляд упал на конверт с фотографиями, которые предусмотрительно положила на разделочный столик. Чтобы были под рукой.
Александр открывал штопором бутылку, Вика поставила рюмки. Опять идиллия. На этот раз обманчивая.
Он поднял рюмку:
— За мир в нашем доме.
Виктория в какой-то момент даже растерялась. У нее нет никакого опыта выяснения этих самых отношений. Еще немного, и Санька все ее усилия сведет на нет! И будет тянуться их существование во лжи и равнодушии. И Вика совсем перестанет себя уважать. Ведь так проще: не предпринимать никаких усилий. Сделать вид, что все хорошо…
— Нет! — Усилием воли она стряхнула с себя этот дурман.
— Что — нет? — высокомерно удивился ее муж.
— Нет в нашем доме никакого мира. И никогда не будет!
Он с показной досадой отставил рюмку.
— Опять ты начинаешь. Тростинка, разве мы с тобой плохо жили?
А вот это уже спекуляция. Намекает на то, как они любили друг друга. Как им было хорошо в постели… Взывает к чувствам, которые сам же предал!
— Хорошо, — спокойно согласилась Вика, хотя внутри у нее все клокотало. — Но это уже в прошлом.
— Продолжаешь разыгрывать оскорбленную добродетель? Подумаешь, муж один раз не ночевал дома! И из-за этого рушить семью, отказываться от всего хорошего, что было…
— От хорошего я не отказываюсь. Оно останется со мной. В воспоминаниях. Хочу лишь узнать: когда ты уйдешь?
— С какого перепугу я должен уходить из своего дома? Только из-за того, что моя жена — истеричка?
Вика усмехнулась. Как, оказывается, просто прогнозировать действия человека, когда событие с его участием хорошо изучено. Это уже было. Он перекладывает на ее плечи все, что случилось между ними. Теперь она истеричка, вдобавок к невезучести и косорукости.
— То есть ты считаешь, что нет серьезного повода, чтобы нам с тобой расходиться? — Опять пришлось начать сначала; когда увязаешь в мелочах, до главного можно так и не добраться.
— Считаю! — Петровский разве что не подбоченился.
— Тогда что ты скажешь насчет этого? — Она бросила перед ним конверт с фотографиями.
Все получалось вовсе не так, как Вика задумывала. Она хотела, как делала всегда, сначала накормить мужа. Он же пришел с работы! Но все пошло наперекосяк, и Александр даже отставил в сторону бокал, который до того с таким энтузиазмом поднял.
Теперь он некоторое время сидел, тупо глядя на конверт, а потом приоткрыл его и вытащил фотографии.
Посмотрел одну фотографию, вторую, третью.
Вика не успела понять, которая из них разозлила его больше остальных. Может, та, с пощечиной?
Он вскочил и швырнул снимки на стол. Они разлетелись, и одна из фотографий спланировала прямо в тарелку с борщом.
— Дря-янь! Ты такая же дрянь, как эти похотливые суки! Почему никто из вас не может оставить меня в покое! Хоть бы вы все провалились!
Вот это да! Куда в момент подевалось его благодушие? Его уверенность мужа и главы семьи, у которого одна-единственная женщина — его жена? Теперь уже она не одна. Она со всеми. С ними. То есть со всеми остальными женщинами страны и мира.
— …С самого детства мне не продохнуть от бабской назойливости. Я никогда не был свободен. «Женщины — слабый пол»! Какой дурак это придумал. Рыбы-прилипалы! Акулы!
«Определился бы, что ли, — акулы или прилипалы? К какому виду он относит меня?»
Странно, Петровский кричит, чуть ли не слюной брызгает, а у Виктории какая-то необычно ясная голова. Почему она с самого начала не чувствовала себя такой спокойной и рассудительной? И даже снисходительной к расходившемуся мужу?
А всего-то она уличила его в обмане. Не поймешь, когда она ему верит — плохо, когда не верит — еще хуже.
— И главное вдолбили в голову: женщин нужно уважать. Почему я всегда должен был их уважать? Почему желание женщины для мужчины закон?! Почему я никогда не мог женщину оттолкнуть? Назвать ее тем именем, которое она заслуживает?
Он яростно потер лоб, словно его мысли ворочались внутри черепа, как живые, и этим причиняли ему боль.
— В какой-то миг мне показалось, что ты — единственная, которая ничего не станет от меня требовать. Лезть в глаза со своей любовью!.. Тебе показалось мало, что я женился на тебе! Ты хотела еще владеть мной единолично. Как своей вещью, своим рабом!..